Тереза сделала запись в ежедневнике. Пять строк. Пятница, вечер, несколько часов после того, как пожар в Скугене потушили, но еще до того, как все началось по-настоящему. Днем она была в церкви, репетировала перед похоронами Антона Эйкели, и пока она сидела одна за органом, сработала сигнализация. Но Тереза ее не слышала, играя псалом «О, добрый свет, меня за собой веди».
Эти пять строк касаются Дага и Ингеманна. Из окна она видела, как они в пятницу вечером лежали рядом на дворе и стреляли по мишени. Она очень точно описывает стрельбу. Тело, вздрагивающее от каждого выстрела, громкий хлопок, эхо, раскатывающееся по склонам. Как они потом встают и вместе идут смотреть на мишень. Расстояние было в сто метров. Даг шел первым, с винтовкой через плечо, за ним Ингеманн, руки в карманах. Ей вдруг показалось, что Ингеманн постарел. Все повторялось несколько раз. А потом только Ингеманн шел по полю проверить мишени. Ингеманн шел, сунув руки в карманы, а над ним парили ласточки, и трава колыхалась на ветру. И тут она увидела, что Даг снова лег и прицелился. Он лежал совершенно неподвижно, пока Ингеманн шел по полю. Даг целился, Тереза стояла у окна, а Ингеманн медленно шел вперед. Все длилось секунд пять. Ничего не произошло. Но она не сомневалась. Он целился в отца.
Когда я читал эту запись, сделанную Терезы, я вспомнил, как отец прострелил сердце лосю. Мне было лет десять. За несколько дней до этого он лежал посреди двора и пристреливался. Я стоял в нескольких метрах за ним, и каждый выстрел винтовки отдавался кулаком в живот. Я смотрел на его щеку, прижатую к прикладу. Никогда раньше я не видел, чтобы он к кому-либо или чему-либо прижимался щекой так, как к этому гладкому прикладу. Так осторожно и аккуратно к неровным годовым кольцам, будто собирался заснуть перед тем, как первый выстрел разорвал тишину. Я смотрел на пустые гильзы, которые отбрасывало в сторону с удивительной гулкой песней, пустые и горячие. Всего пять выстрелов. Потом он встал со старой пляжной подстилки, осторожно отложил винтовку, перешел поле к мишени и тщательно ее изучил, а я собирал пустые гильзы, еще немного теплые, прижимал их к губам и свистел на них.
Через несколько дней он сдавал экзамен по стрельбе. Я ходил с ним на стрельбище, расположенное в отдалении между церковью и магазином в Брэйволле. Он лег на землю и сделал десять выстрелов в черный силуэт лося, непосредственно перед этим поднятый с земли. Оказалось, что все пули попали в магический круг, нарисованный вокруг сердца и легких.
Экзамен был сдан.
А ведь он никогда до этого не стрелял в животных. Никогда не интересовался охотой. Тем не менее оказалось, он стреляет идеально. Вопрос в том, почему он вдруг решил сдать экзамен по стрельбе и потом охотиться на лося. Это было для меня загадкой. И двадцать лет спустя осталось. Он ведь совсем не интересовался охотой. Он был другой. Слишком мягкий, слишком мечтатель. Может, конечно, он мечтал об этом, думал, говорил. Но выполнить не собирался. И вот собрался. Папа стал охотником. И, когда он через несколько недель сидел начеку в лесу и ждал с винтовкой на коленях, я сидел прямо за ним. Помню, как смотрел ему в спину и думал, что это не папа, а чужой человек, с которым я даже не знаком, но, как только он обернется, я увижу родное лицо.
Через два дня после того, как папа купил себе новый спортивный костюм, я вернулся в Осло. Экзамен приближался, был май 1998 года, но я не мог сосредоточиться на подготовке. Я вообще ни на чем не мог сосредоточиться. В последние недели казалось, что моя воля совсем улетучилась. Я подолгу валялся в кровати по утрам и не вставал, пока солнце не заглядывало в окно. Я одевался, съедал оставшуюся еду и добирался до читального зала только к двенадцати. Там я находил свободное место, складывал книги стопкой перед собой, сидел и смотрел на движение на улице Св. Улава. Читать я не мог. Я едва открывал книги. Внутри меня было пусто. И это пугало. Никогда раньше со мной такого не случалось. Я терял контроль и все равно оставался совершенно спокойным. Почему я так реагировал? Ведь многие оказываются в подобной ситуации. У многих остается дома смертельно больной отец. Многие переживают то же самое и собираются сдавать экзамен, сидят в читальном зале и живут относительно нормальной жизнью.