Проехав школу в Лаувланнсмуэне, он выключил передние фары. Сперва он ничего не видел, потом привык к темноте и вскоре уже хорошо в ней ориентировался. Просто требовалось время, чтобы привыкнуть. Тогда он снова включил фары. Неподалеку от школы он свернул влево, на дорогу к Динестёлю. Забор вдоль футбольного поля был местами сломан. Школьные здания погружены в темноту. Каждый раз, как ему доводилось проезжать мимо школы, приходило чувство, будто он совсем недавно учился здесь. Возвращались яркие воспоминания, словно с тех пор не прошло девяти лет. Он прекрасно помнил, как это было. Он был лучшим по всем предметам, он был на самой вершине и совершенно одинок. Он до сих пор, бывало, слышал голос Рейнерта: «Почитай нам, Даг! Сыграй нам первые такты, Даг! Напиши это предложение на доске, Даг, ты так красиво пишешь!» Именно Рейнерт придал ему веру в то, что он, Даг, способен добиться всего, чего захочет. Именно Рейнерт обратил на него внимание, заметил, выделил, понял, что он необычный, совсем особенный. Не такой, как другие, — да, Рейнерт это понимал. Остальным предстояло стать крестьянами, электриками, дровосеками, водопроводчиками и, может быть, полицейскими.
А ему, Дагу, кем предстояло стать ему?
Случалось, они сидели на кухне дома, в Скиннснесе, рассуждали о его будущем и словно погружались в волшебную сказку. Не так уж часто это случалось, но он помнил благоговейное чувство погружения во что-то магическое и великое. И он осознавал, что это великое и священное находится в его руках. Вот то, что ему предстояло совершить, чем ему предстояло стать. И все в его руках.
Ингеманн очень хотел, чтобы сын стал врачом. Или адвокатом. «Ты такой способный, ты можешь стать кем угодно, — говорил отец. — Ты можешь стать кем угодно, только не пожарным, потому что им ты уже стал». И они смеялись. И он знал, что отец прав. Потому что мир лежал перед ним со всеми своими безграничными возможностями, в этот мир оставалось только вступить.
Он въехал на площадку перед школой. Остановил машину, вышел. Повсюду темнота и тишина, только мотор урчит. Он пошел неторопливо вдоль здания школы, заглянул в темные окна, за которыми виднелись силуэты парт, доска, алфавит, детские рисунки на стене.
Так кем же ему предстояло стать?
Кем-то великим, так что у всех глаза округлились бы от изумления. Он словно слышал разговоры: «Даг стал врачом? Даг стал адвокатом? Ну, мы же все знали, что ему предстоит что-то необычное».
Не было никаких границ. Он мог переехать в Осло и уже осенью стать студентом медицинского факультета. И все получилось бы. И параллельно с этим можно было бы заниматься музыкой. Или поступить на юридический факультет. Или наоборот, можно было серьезно заняться музыкой, а по вечерам слушать лекции по юриспруденции. Это тоже возможно. Хотя, пожалуй, лучше было начать с дневного юридического. Удобная специальность — юрист. Можно получить должность на самой верхушке юридической карьеры. Например, в Министерстве юстиции. Или в Министерстве иностранных дел. Можно поступить на курсы при Министерстве иностранных дел. Хорошенько выучить французский или испанский. И получить место в Париже или Мадриде. Да, можно стать дипломатом. И ему представлялось, как Ингеманн и Альма приезжают навестить его в Париж. А он подъезжает в черном посольском автомобиле, чтобы встретить их в аэропорту Шарль-де-Голль. И мать всплескивает руками, прежде чем его обнять, и шепчет: «Неужели это ты, мальчик мой!» И вот они едут в сторону Парижа, и он показывает им все, о чем они так много слышали — Эйфелеву башню, Елисейские поля, Триумфальную арку. Фантазии всегда обрывались на Триумфальной арке, потому что он никогда не был в Париже.
Да, он мог стать дипломатом. Или адвокатом. Он, например, видел выступление адвоката Альфа Нурьхюса по телевизору. Впечатляюще. Колкие реплики, бородка, дымящаяся сигарета. И он видел себя в адвокатской мантии, произносящим защитную речь на судебном заседании. Ему бы так подошла эта роль! Он умеет защищать. Даже убийцу. Он бы быстро всех убедил в своей правоте. Он прав, все остальные неправы. И убийца действовал рационально, так что всем остальным следует напрячься и понять, что лежало в основе его действий. Понимание снимает вопрос о преступлении. И вот уже убийца больше не убийца. Убийца свободен, а он сам купается в славе и восторженном удивлении.