Аффективность фактов
Мы уже рассмотрели в нашем обсуждении «уклонов», что сами сообщения, даже если они не направлены на то, чтобы вызвать сильную реакцию в читателе, всё равно могут повлиять на его чувства тем или иным образом. Даже если вы доставите сообщение настолько хладнокровно и спокойно, насколько возможно: «Не смотря на то, что в наличии не было обезболивающих средств и хирургических инструментов, он сказал, что ногу придётся ампутировать. Он провёл операцию при помощи мясоразделочного ножа и топора, пока четыре человека удерживали пациента», большинство читателей сочтут такое сообщение крайне аффективным. Сами факты могут быть аффективными, но существует важное отличие фактов от других аффективных элементов в языке. В случае последнего, писатель или говорящий выражает свои собственные чувства; в случае первого, он «подавляет свои чувства» – то есть, делает утверждения таким способом, чтобы их можно было проверить, независимо от чьих-либо чувств.
Обычно, как в приведённом примере, сообщение с тщательно отобранными фактами бывает более аффективным, нежели прямые и открытые суждения. Вместо того чтобы говорить читателю: «На операцию было невыносимо смотреть!», мы можем дать читателю возможность сказать это за себя. Можно сказать, что читатель вынужден участвовать посредством принуждения к собственным заключениям. Опытные писатели отлично знают, какие факты стоит отбирать, чтобы повлиять на читателя желаемым образом. Следующий отрывок взят из раздела “Profile” журнала The New Yorker:
«Несколько эндокринологов тщетно пытались убедить Мисс Д пройти осмотр. Она боится врачей. При заболевании, она полагается на лекарства без рецепта. Она говорит: «Медицинская профессия позволяет слишком глубоко лезть не в свои дела, когда они берутся за физические недостатки».
Факты в сообщении о Мисс Д, её страх врачей, зависимость от лекарств без рецепта, манеры выражения и, по сообщению, неправильное произношение термина «физический недостаток» (англ. “monsterosity” вместо “monstrosity”), почти неизбежно заставляют заключить, что она невежественный и неразумный человек; однако писатель этого не говорит. Таким образом, мы с большей вероятностью можем убедить себя в этом заключении из прочитанного, нежели открытыми суждениями, потому что писатель не просит нас поверить ему на слово. Заключение, в некотором смысле, становится нашим собственным открытием, нежели открытием писателя.
Уровни письма
Надёжность аффективности фактов – когда мы полагаемся на способность читателя приходить к заключениям, к которым мы хотим, чтобы он пришёл – варьируется в зависимости от предмета обсуждения и от аудитории. К примеру, когда мы пишем: «У него была температура 40 градусов», можно ожидать, что практически любой читатель подумает: «Какой ужасный жар!» Но когда мы пишем: «Любимыми поэтами Мистера Джонса были Эдгар Гест и Шекспир», не исключены такие суждения как: «Забавно! Что за человек не способен отличить бред Геста от поэзии Шекспира?» и «Мистер Джон, похоже, славный человек. Это и мои любимые поэты». Если высказывание задумывается как саркастический комментарий о неразборчивом вкусе Мистера Джонса, то человек, который склонен дать последний ответ, не почувствует сарказма. Это имеется ввиду, когда кто-то говорит, что высказывание – «выше чьего-либо понимания».
В этом свете интересно сравнить журналы и статьи на разных уровнях: «бульварные» и популярные иллюстрированные (Good Housekeeping, McCall’s, Esquire, Saturday Evening Post, и т. д.) с «качественными» журналами (Harper’s, The New Yorker, The Nation). Во всех, кроме «качественных» журналов писатели редко полагаются на способность читателя приходить к собственным заключениям. Чтобы читатель не слишком сильно напрягал интеллект, писатели судят за нас. В этом отношении наш выбор не велик; не смотря на то, что они пишут утверждения в форме сообщений, они почти всегда сопровождают их суждениями, чтобы удостовериться в том, что до читателя дошла суть.
Группа «качественных» журналов склонна во многом полагаться на читателя, не приводя суждений совсем, когда факты «говорят сами за себя», или же приводя достаточно фактов наряду с суждениями, чтобы читатель мог прийти к другим заключениям, если захочет. Например, в «бульварных» журналах часто можно встретить нечто подобное:
Элейн была – скажем честно – скучной и заурядной. Она, конечно, была красивой, но в привычном смысле.
«Качественные» журналы оставляют намного больше на суд читателя:
Элейн погасила сигарету в чашке с остатками кофе. Встав, она поправила юбку и пригладила волосы.
Оценка литературы
Из всего вышесказанного мы можем сделать очевидный вывод: так как в литературе преобладает выражение чувств, наиболее важным в ней выступают аффективные элементы. В оценивании романа, стихотворения, пьесы или рассказа, так же как и в оценивании проповедей, политических речей и директивных высказываний, в целом польза от какой-либо письменной работы в качестве «карты» реальных «территорий» принимается во внимание во вторую очередь, а иногда и вовсе не рассматривается. Если бы это было не так, то существование таких произведений как Путешествия Гулливера, Алиса в Стране Чудес, Алая Буква или Эссе Эмерсона невозможно было бы оправдать.
Когда мы говорим, что в данном аффективном письменном труде содержится истина, мы не имеем ввиду «истину с научной точки зрения». Это просто может значить, что мы согласны с переданным настроением; это может означать, что мы считаем, что чувство было выражено точно; это также может означать, что чувства, которые произведение вызывает, могут заставить нас изменить наше социальное или личное поведение в лучшую сторону. Значениям «истины» нет предела. Люди, которые считают, что между наукой и литературой или наукой и религией обязательно должен быть конфликт, помимо этого во многом руководствуются двусторонним ориентированием, в связи с чем, всё для них либо «истинно», либо «ложно». Для таких людей, если наука – «истинна», значит литература или религия – бред; если литература или религия – «истинна», то наука – это лишь «претенциозное невежество». Стоит понять, что когда люди говорят, что что-то «истинно с научной точки зрения», то это полезные и проверяемые формулировки, которые служат целям организованного сотрудничества. Стоит также понять, что когда люди говорят, что пьесы Шекспира или конституция Соединённых штатов содержат «вечные истины», значит, они создают в нас настроения и отношение к нашим собратьям людям, понимание самих себя или чувства глубокого морального долга, ценного для человека в любых обстоятельствах.
Помимо этого, давайте рассмотрим важный недостаток языка сообщений и научных письменных работ. Джон Смит, любящий Мэри – это не Уильям Браун, любящий Джейн; Уильям Браун, любящий Джейн – это не Генри Джонс, любящий Энн; Генри Джонс, любящий Энн – это не Роберт Браунинг, любящий Элизабет Баррет. Каждая из этих ситуаций уникальна; не бывает двух одинаковых пар людей любящих друг друга; и даже любовь между двумя людьми не бывает в точности одинаковой изо дня в день. Наука всегда ищет общие законы наиболее широкого применения, и поэтому абстрагирует из этих ситуаций только то, что между ними есть общего. Но каждый любящий человек осознаёт уникальность лишь своих чувств; как нам известно, каждый чувствует так, будто он первый во всём мире, кто полюбил.
Как передаётся это отличие? Именно здесь аффективное использование языка играет свою главную роль. Бесчисленное множество отличий чувств в отношении многих событий, которые мы испытываем – слишком тонки для сообщений; их необходимо выражать. И мы выражаем их с помощью сложного изменения тона голоса, ритма, коннотаций, аффективных фактов, метафор, аллюзий и другими аффективными приёмами.
Часто бывает так, что чувства, которые мы хотим выразить, настолько едва уловимы или сложны, что несколько строчек прозы или стиха – недостаточно, чтобы их передать. Поэтому авторам иногда необходимо писать целые книги, проводя читателей через многие ощущения, ситуации и приключения, давая им воспринимать то одно, то другое, взывая к воинственному духу, нежности, чувству трагедии, смеху, склонности к предрассудкам, алчности, чувственности, набожности, и т. д. Только таким способом порой можно воссоздать в читателях в точности те чувства, которые автор хочет выразить. Именно по этой причине существуют романы, стихи, драмы, рассказы, аллегории и сказки: чтобы передать такие суждения как «жизнь – трагична» или «Сюзанна – красива», не просто говоря это, а давая нам пройти через множество опытов, которые заставят нас относиться к жизни или к Сюзанне так, как это делал автор. Литература – это наиболее точное выражение чувств, а наука – это наиболее точный способ сообщать. Поэзию, которая сводит все аффективные ресурсы языка в ритмические рисунки, можно назвать языком выражения в высшей степени эффективности.