Языковые особенности древнерусских переводов с греческого
А. А. Пичхадзе
Хорошо известно, что для древнерусских книжников — как переводчиков, так и авторов оригинальных сочинений — авторитетными образцами служили тексты, созданные у южных славян; поэтому лингвистическая норма древнерусских церковнославянских текстов основывается на общеславянских и южнославянских языковых элементах, а восточнославянизмы проникают в тексты такого рода весьма редко[1]. Именно поэтому трудно установить диалектную принадлежность многих древнеславянских переводов. Задача осложняется тем, что текстология многих памятников не разработана и корректная оценка лингвистических фактов, отраженных в списках памятника, оказывается невозможной: мы не знаем, является тот или иной факт принадлежностью только данного списка или же восходит к архетипу. Кроме того, применение лексического критерия при определении места перевода затруднено отсутствием исчерпывающих словарей и словарных картотек (особенно ощутимы лакуны для древнеболгарского и среднеболгарского периода), не говоря уже о том, что многие славянские тексты древнейшей опоры остаются неизданными. В этих условиях выводы и наблюдения относительно локальной приуроченности многих языковых явлений неизбежно носят предварительный характер.
Тем не менее в настоящее время можно считать надежно установленным восточнославянское происхождение двух памятников, переведенных с греческого: Жития Андрея Юродивого и Истории Иудейской войны Иосифа Флавия. Полное текстологическое исследование списков Жития Андрея Юродивого, древнейший из которых датируется XIV в. (отрывки — уже в Прологе XIII в.), позволило с высокой степенью надежности осуществить региональную классификацию лингвистических явлений, засвидетельствованных в этом памятнике, и установить, что в нем, с одной стороны, нет южнославянизмов, а с другой, — наличествует целый ряд языковых черт, не имеющих аналогий в древнеболгарском, в том числе ярких восточнославянизмов[2].
История Иудейской войны издавалась дважды: В. М. Истриным по списку отдельной редакции XV в.[3] и Н. А. Мещерским по Виленскому хронографу XVI в.[4]. Н. А. Мещерский сопроводил издание текста текстологическим очерком и анализом языковых и стилистических особенностей перевода, убедительно доказав его восточнославянское происхождение[5]. Поскольку хронографическая редакция возникла не позже середины XIII в., совпадение списков отдельной и хронографической редакций (они различаются главным образом объемом) можно считать надежной гарантией сохранения исконного текста, возникшего в XII в. Поэтому опора на издания В. М. Истрина и Н. А. Мещерского дает возможность получить достоверное представление о языке перевода.
Таким образом, нам известны два основательно изученных памятника, переведенных в домонгольской Руси. Попытка проанализировать некоторые языковые особенности, присущие этим текстам, на фоне данных древнеславянской письменности, возможно, окажется полезной для решения вопроса о месте возникновения других переводов, пока еще изученных хуже или вовсе не изученных.
Прежде всего, нужно отметить, что слова, содержащие корень, неизвестный южным славянам (крити, лапь, стрѧпоу и т. п.), появляются в древнерусской переводной литературе исключительно редко. В Житии Андрея Юродивого на их долю приходится около 6% всех восточнославянизмов; примерно так же обстоит дело в Истории Иудейской войны. Несколько чаще встречаются восточнославянские заимствования из соседних языков — скандинавских, финских, прибалтийских, тюркских (окшевь, лѧница, керста и т. п.). Подавляющее большинство лексем, характерных для древнерусских переводов, составляют производные от общеславянских корней или слова, известные также и на славянском юге, но развившие на северо‑ или восточнославянской почве специфические значения. Это не удивительно: дифференциация славянских языков возрастала за счет различий в протекании словообразовательных процессов и развития вторичных значений. Нередко расхождение между древнерусским и древнеболгарским возникало в силу неодинаковой интенсивности или неодинаковых темпов реализации сходных тенденций. Все это определяло специфику литературного узуса, которую необходимо учитывать при анализе лексики, содержащей общие материальные элементы в древнерусском и древнеболгарском.
Известны случаи, когда русские источники демонстрируют высокую частотность того или иного слова на фоне его окказионального употребления в древнеболгарской письменности. Так, например, наречие около ‘вокруг’ постоянно используется в русских летописях и грамотах. Напротив, в канонических старославянских памятниках и в древнеболгарской письменности оно не встречается, хотя известно современному болгарскому языку. Это дало основание А. М. Молдовану с полным правом рассматривать регулярное употребление наречия около ‘вокруг’ в Житии Андрея Юродивого при полном отсутствии в памятнике его церковнославянских синонимов окрьстъ и окрѫгъ как древнерусскую особенность[6]. Однако отрицать наличие этого слова в древнеболгарском едва ли правильно. Оно фиксируется в русских списках Восьмикнижия, содержащих так называемую «русскую редакцию», древнеболгарское происхождение которой не вызывает сомнений; более того, списки «русской редакции», по-видимому, сохраняют более близкий к первоначальному переводу вид текста, чем списки «южнославянской редакции»[7]. Вариант около представлен в списках «русской редакции» в книге Бытия XXIII 17 (в южнославянских списках обимо[8]) и в книге Исход XL 18 (в южнославянских списках окрьстъ). Очевидно, наречие около существовало в древнеболгарском, но по причинам, которые нам трудно установить, не получило распространения в литературном языке (возможно, оно было диалектным или стилистически окрашенным).
1
2
4
5
Недавно высказанные по этому поводу сомнения (
7
8