Славик сочувственно покивал, хотя, правду сказать, сам зачастую употреблял оба неузаконенных словца. Нет, правильная форма была ему известна — просто не хотелось выделяться из коллектива.
— А вот вы, ёфикаторы, — закинул он наудачу. — Как вы относитесь к этому маньяку?
— Знаете, — загадочно обронил Пётр. — После сегодняшнего столпотворения в магазинах я уже не убеждён, что это именно маньяк. В смысле — маньяк-одиночка.
— А кто же? — ошалело переспросил Славик. — Банда?
— Да, — со вздохом подтвердил ёфикатор. — Не исключено, что мы имеем дело с конкурирующей организацией, ставшей на путь орфоэпического терроризма.
— Какого?!
— Орфоэпического, — твёрдо повторил Пётр. — И, обратите внимание, Вячеслав, метод-то — действенный. Видели, как раскупать кинулись?
— Так может, это просто торговая акция? — пошутил Славик. — Залежались словари на складах…
Пошутил — и задумался.
Пока ты не знаешь, как называется явление, оно, можно сказать, не существует. Но вот слово произнесено — и мир становится иным. Орфоэпический терроризм. Аж мурашки вдоль хребта побежали. Мало нам было вахабитов!
И ведь что удивительно: чем благороднее цель, тем более безобразные средства используются для её достижения. Чадолюбие — и то приводит к жертвам. В позапрошлом году, например, издатели, борясь за право печатать учебники, просто перестреляли друг друга — вот вам и всё чадолюбие.
— Гражданин Пёдиков Пётр Семёнович?
Славик вскинул глаза и к удивлению своему обнаружил, что прямо перед их столиком стоит невесть откуда взявшийся шеф в сопровождении Сани по прозвищу Карубция. Оба опера выглядели несколько озадаченными. Должно быть, не ожидали застать коллегу за распитием кофе с Петром Пёдиковым. Хотя, с другой стороны, чего тут неожиданного-то? В конце концов Мыльный сам дал установку сотруднику: подружись, расспроси…
Бывший глава литературной студии обречённо встал.
— Можно? — робко осведомился он и в два судорожных глотка допил свой капучино.
— Пройдёмте с нами, — буркнул Мыльный, затем, поколебавшись, повернулся к Славику. — Вы — тоже…
Допрашивали гражданина Пёдикова Петра Семёновича в том же помещении, откуда днём раньше изгнали с позором безграмотного лжеманьяка. Славик тихо сидел поодаль и вот уже второй раз за истекшие (или истёкшие?) сутки вновь изображал свидетеля. А может быть, даже и сообщника.
— Ваша фотография? — методично потрошил задержанного Алексей Михайлович Мыльный.
Тот сорвал очёчки (рискнём предположить, что слово это всё-таки пишется через «ё»), протёр стёкла краешком свитерка и водрузил вновь. Всмотрелся, погрустнел.
— Да, моя…
— На снимке указано точное время и дата. Что вы делали позавчера в интернет-кафе «У Билла Г.» в пятнадцать ноль восемь?
— Отправлял письмо, — с обречённой улыбкой отвечал ёфикатор.
— Кому?
— Вам.
— Вот это? — И задержанному была предъявлена распечатка послания, подписанного Jack the Ripper.
— Да… — всё с той же ласковой улыбкой приговорённого откликнулся самозванец Джек.
— Что вас побудило его отправить?
Улыбка стала ещё беспомощней и очаровательней.
— Понимаете, — мигая подслеповатенькими глазками, объяснил ёфикатор, — мне хотелось помочь вам в расследовании, направить на верный след… Я знаю! — вскричал он, прижимая к воробьиной груди желтовато-розовые лапки. — Ваш опыт несопоставим с моим, но, признайтесь, ведь с подобными мотивами преступления вы тоже сталкиваетесь впервые… И обратите внимание, — встревоженно добавил горбатенький Jack the Ripper, нервно пощипывая мочальную, аккуратно подстриженную бородку, — я нисколько не претендовал на незаслуженную мною славу, поскольку использовал аллоним…
— Что-что использовал?
— Аллоним. То есть подписался чужим именем.
— В смысле — псевдоним?
— Нет. Псевдоним — вымышленное имя, а аллоним — реально существующее.
Сунуть этого ботаника в камеру к матёрым уголовникам — ох, показали б ему там «аллоним»! Впрочем, нет, не стоит… Живым он оттуда точно не выйдет.
— Вершков нахватался, — презрительно сказал Мыльный, — словечек учёных надёргал… А школьную-то программу подзабыл, а? Стыдуха…
— Простите, не понял… — пролепетал Пётр.
Старший опер взял чистый лист и размашисто начертал на нём слово. Большими буквами. Перевернул, предъявил.
— Зачитай!
— Афера… — озадаченно помигав, зачитал задержанный.
— Так какого ж ты рожна, — ласково и жутко спросил Мыльный, — на первой жертве «АФЁРА» вырезал? Грамотей, твою ёфикацию!..
Пёдиков отшатнулся и онемел.
— В словарь лень заглянуть? — продолжал Мыльный, не давая гражданину Пёдикову опомниться. — Других учишь, а сам ошибки на трупах делаешь?..
Да уж, что-что, а на пушку брать Алексей Михайлович умел виртуозно. Умел и любил. Причём выходило это у него обязательно в каком-то, знаете, педагогически-менторском гоне. Вызовет, бывало, подследственного, одарит устало-насмешливым взглядом.
«Ну что, второгодник?» — спросит.
«А чо это я второгодник?» — взъерепенится тот.
«А кто ж ты? Какой вес нужно привязывать к мёртвому телу, чтобы потом не всплыло? А ты какой привязал? На уроках надо было сидеть, а не прогуливать!..»
Разобидит, втянет в спор, сам увлечётся, карандашик схватит, сидят оба, вычисляют, а убийца-то, считай, сознался уже.
Не зря же передавалась из уст в уста нетленная фраза, якобы брошенная в досаде Мыльным уже расколотому рецидивисту: «Да погоди ты с признанием со своим! Досказать дай!..»
Однако в данном конкретном случае приёмчик не сработал.
— Я… — дрогнувшим голосом начал Пётр.
— Ну?!
— Я… Я не мог вырезать на трупе «АФЁРА»… — Ёфикатор задыхался. У него даже зубы слегка дребезжали, и не подумайте, что от страха — от негодования. — Вы вправе обвинить меня в чём угодно… только не в этом…
— Ага! Значит, вырезал «АФЕРА», а потом шёл какой-нибудь бомж и точки поставил? Так?
Пёдиков молчал. Вид у него был не столько пришибленный, сколько оскорблённый.
— Вот вы пишете, — скучным голосом продолжил Мыльный, снова беря в руки распечатку электронного письма. — «Я и впредь намерен уничтожать тех, кто уничтожает мой Великий и Могучий, Правдивый и Свободный Русский язык. Я и впредь намерен уродовать тех, кто уродует Его…» То есть с орфографией вы согласны?
— С-с… какой?
— Того слова, что на трупе… На первом трупе.
— Н-нет…
— А что же тогда пишете?
— Понимаете… — принялся выпутываться Пётр. — Об убийстве я узнал из газет. А в газетах буква «ё» не употребляется. У них там, я слышал, даже программы такие есть, чтобы не пропускать… при вёрстке…
— Что за газета?
— «Провинциальные вести».
Старший опер насупился, посопел.
— Ваше? — спросил он, предъявляя списки словарей, изъятые у Петра и у Славика.
— Моё.
— Откуда это у вас?
— Сам составил.
— Так… — процедил Мыльный, поворачиваясь к сотруднику. — Проводите гражданина Пёдикова Петра Семёновича в следственный изолятор…
— В изолятор? — с тревогой переспросил тот.
— А вы как думали? — холодно молвил опер. — Ваше электронное письмо — по сути, признание. Будем разбираться. Ведите. А я пока потолкую со вторым задержанным…
— Поверьте, Вячеслав тут вообще ни при чём! — всполошился ведомый к дверям Пётр. — Он меня всего лишь кофе угостил…
— Разберёмся.
Ёфикатора вывели.
— Ну что, Славик… — мрачно изрёк старший опер, когда они остались наедине. — Считай, что задание у тебя прежнее…
И всё-то у нас абы как, и всё-то у нас, я извиняюсь, через колено! Даже в следственном изоляторе. Судите сами, в соседней камере давка, как в общественном транспорте, а и той, куда поместили ёфикатора, — ни души. Словом не с кем перекинуться! Только аж через полчаса сунули туда ещё одного человечка. И, что самое замечательное, человечком этим оказался Славик.