2
Вереница коллег, несущих мне круглые золотистые жетоны в обмен на конверты с бонусами, всё не иссякала. Шутка ли, почти двести с лишним человек! Они толпились вокруг, слегка толкаясь, и чуть взбудоражено переговаривались: «У тебя какая цифра? Тридцать восемь? А у меня, гляди, шесть!», «Это что вообще значит?», «Хаха, шесть конвертов тебе дадут значит!», «А тебе что, тридцать восемь что ли?», «Нет, ему тридцать восемь часов неоплачиваемого отпуска дадут!», «Ага! В ноябре!»; то расходились и обо мне будто совсем не вспоминали. Ну хоть не рвали на части, и на том спасибо. А мне, главное, было не спутать алгоритм, доведённый уже почти до автоматизма: взять жетон левой рукой, проверить незаметно на толщину, гладкость и изгиб и положить его в левый карман. Опять левой же рукой достать аккуратно справа конверт, убедиться визуально, что он точно один и вручить номинанту. Ну и запомнить морду лица, кому уже вручала, тоже было не лишним. Выходило, что всё это я проделывала одной только рукой, потому что правая была крепко занята бутылкой с брютом. Мне казалось, я могла бы уже повторить все эти действия с закрытыми глазами, чётко в первые же мгновенья определяя на ощупь жетон и строго отделяя один только конверт от плотной стопки собратьев. Пару раз мне пытались с пьяным смехом в мерцающей стробоскопами темноте впихнуть в ладонь золотые шоколадные монеты. Но это всё не всерьёз было, конечно. Надо потом будет разобраться с шутниками. У меня тут мат ответственность и всё такое вообще-то.
Праздник неспешно катился к финалу, парил подветревшим уже канапе и разлитым шампанским. Ко мне подбежала Маринка из маркетинга, мы вместе шлифовали две финальные акции этого года, попыталась стащить меня с постамента в зал, чуть не оборвала мне торчащие блестящие ветки, покрутила и так и сяк, щёлкнула пару селфи и, смеясь, убежала. А я уныло осталась. Зачем я в это ввязалась? И никакой премии вот это всё не стоит. У всех праздник, а у меня что? Дурдом у меня с приветом. Но привет этот, я всё же надеюсь, будет хотя бы в размере оклада, невзирая на испорченный главпиджак. А что? Он сам виноватый! Не стой под стрелой, все с детства знают! А если б я ему на голову бутыль уронила? А если с замахом? Не выжил бы ведь, а я виновата…
Наконец, к концу третьего часа, когда музыка сделалась громче, а ведущий очередной раз пожелал сотрудникам счастливого Нового года и игриво напомнил про мои карточки, на что кто-то из менеджеров громко и пьяно икнул и, неожиданно попав в паузу аудиосопровождения, развязно и обиженно фыркнул: «Да х…ерунда там вообще!», на весело освещённой прожекторами сцене вдруг появился наш взбудораженный Главный без пиджака и галстука и, выхватив у ведущего микрофон, таким же придурковато-веселящимся тоном, чуть растягивая слова, прогудел:
— А раз желающих забрать оставшиеся бонусы больше нет, мы приглашаем нашу очаровательную ёлочку подняться сюда, чтобы открыть оставшиеся конверты и узнать, наконец, разыгран ли джек-пот!
Легкий удивлённый шелест в покачивающейся толпе перерос в азартные выкрики, зал охватила хаотичная суета, и главный поманил меня пальцем на сцену. С нехорошим таким прищуром поманил, отчего сердце моё тревожно ёкнуло, я сильно вздрогнула и уронила ополовиненную бутылку. Тут бы мне и броситься бежать в объятия к руководству, чтобы этот кошмар наконец-то закончился. Но вы же помните – ёлка! Я порывисто шагнула, к своему освобождению и под сдавленные смешки медленно завалилась вперед и на бок. Зал грохнул хохотом, а я, костеря последней нецензурщиной это проклятье праздничного дизайна, в панике собирала рассыпавшиеся конверты, с отчаянной обречённостью ощущая себя восходящей звездой ютуба.
К моему облегчению, все конверты нашлись – ровно восемь. И я, гневно отодрав от ёлки пенёк, двинулась на сцену.
— Ну же! Поддержим нашу ёлочку!— радостно и ошалело выкрикнул ведущий, истерично лупя ладонью по отвоёванному обратно микрофону. Уж не знаю, чем он поддерживал градус собственного безумия, но шампанским тут и не пахло. Ну разве что не меньше полновесного галлона.