Лейтенант снял фуражку, отвернулся от стены. Глаза блестели, в них не было ничего, кроме боли. Но некогда было даже помолчать...
- Лети, Долгов, иначе будет поздно, - торопил комэск. - Сейчас они пойдут снова, а за ними, вероятно, техника, пехота. Наверняка они уже перешли границу, а оттуда до нас, сам знаешь - рукой подать. В бой не вступай, все равно собьют, их целая орда, один ты ничего не сделаешь. А так сохранишь самолет и сам останешься жив. Я вылетаю следом через пять минут. Что-то с мотором. Видишь мотоцикл? Это - техника Савельева. Сейчас он закончит починку, и я догоню тебя. Жаль, не смогу взять его с собой, это не спарка. Придется ему за мной на мотоцикле.
* Спарка - учебный двухместный самолет.
- Как же взлетать? - спросил Долгов. - Ведь поле изрыто бомбами.
Комэск кивнул. Он забыл сказать об этом.
- Рули к столовой, оттуда тропинка на ГСМ и к казарме. Знаешь ее. Вот по ней и взлетай. Другой полосы нет.
Они пожали друг другу руки, и лейтенант побежал к самолету, еще не зная о том, что в последний раз видел комэска.
Майор взлетел не через пять, а через десять минут. Только набрал высоту двести метров, как был сбит на вираже двумя длинными очередями. Самолет потерял управление и понесся к земле, оставляя за собой черный шлейф. Комэск все еще боролся со смертью, пытаясь выровнять машину и посадить ее "на брюхо", но было уже поздно. Он успел еще увидеть подлесок, молодые березки, стремительно бегущие ему навстречу... Раздался взрыв... Так нелепо погиб комэск, герой Испании, Халхин-Гола, Финской. На его счету было шестнадцать сбитых...
До Барановичей около ста километров, это пятнадцать-двадцать минут полета. Но лейтенант не успел долететь. Сверху, как коршуны на добычу, камнем бросились вниз три "мессершмитта". Он почувствовал, как мелко начал вздрагивать самолет от ударов пуль по плоскостям, поднял голову и увидел черные, хищные носы, нацеленные на него. Оторваться невозможно, слишком велика разница в скорости: целых сто километров в час. Лавировать, тем более принимать бой на малой высоте было и вовсе неудобно, и он решил прижаться к земле: быть может, фашисты потеряют его из виду. Он заложил крутой вираж, и "мессеры" проскочили мимо. Но тотчас стали разворачиваться. Тут бы и уйти, но лес под крылом кончился, пошли неосушенные болота, поля. Ему бы высоту, и он атаковал бы первым! Вместо этого он представлял теперь для врага удобную мишень. Пришлось снова с сильным креном возвращаться к лесу, но тут по крыльям вновь застучало, на этот раз словно крупным градом. Долгов посмотрел и ужаснулся: обе плоскости у лонжеронов зияют огромными дырами, да и в кабине вдруг запахло гарью. Скорость сразу упала, истребитель стал терять высоту. Самолет тряхнуло, потом еще раз, еще. Что-то случилось, кажется, попали в мотор. Плоскости мелко задрожали, словно крылья у модели планера на слишком больших углах атаки. Казалось, вот-вот они отвалятся, и Долгов решил садиться на "вынужденную". Только подумал об этом, как мотор несколько раз "чихнул", из патрубков вырвалось пламя, потом полетели куски металла и повалил густой дым. Чтобы не взорваться в воздухе, лейтенант выключил зажигание и перекрыл кран подачи горючего. А земля уже - вот она, какие-нибудь десять метров до нее! Счастье еще, что не попали в баки, теперь от него уже ничего не осталось бы.
"Мессершмитты", едва повалил черный дым, развернулись и ушли на запад. Ушли, чтобы повстречаться с комэском...
А самолет Долгова тем временем, брея подлесок, сел "на брюхо" невдалеке от дороги на Барановичи. И, еще не остановившись, воспламенился, видимо, от сильного трения о землю. Наконец, замер. Надо было уходить, взрыв мог раздаться в любую минуту. А тут еще заклинило пристяжной замок парашюта. Пришлось, как ни хотелось, вылезать вместе с ним. И в полусотне шагов от обреченного самолета, когда Долгову в конце концов удалось избавиться от парашюта, раздался взрыв.
Лейтенант обернулся. Сердце защемило, будто кто вырвать хотел из груди. Вот он, его верный товарищ, маленький, послушный "ишачок", только что спасший ему жизнь, вытащив на себе из лап смерти!.. Долгов стоял и, сжав зубы, смотрел, как догорает его истребитель в первый же день войны.
До Барановичей километров пятьдесят, и он решил идти вперед. Оставаться здесь нельзя, кто знает, какими темпами продвигаются вглубь нашей территории немецкие войска.
Он пошел по бетонке, но, подумав, свернул на тропинку параллельно дороге. Если что, можно нырнуть в кустарник.
Как назло - ни одной попутки. Быть может, все уже эвакуированы и даже не в Барановичи, а еще дальше?
Он шел быстрым шагом уже с четверть часа и тут впереди, на дороге, увидел женщину с мальчиком лет восьми. Идут в том же направлении. Долгов решил догнать их и предупредить, что шагать по шоссе небезопасно, как вдруг услышал позади треск мотоцикла. Слава богу, теперь женщину с ребенком подберут и быстро доставят в город.
Но он ошибся. И понял это, когда услышал лающую немецкую речь. Его не заметили на фоне кустарника, и мотоцикл промчался мимо. Ничего не подозревающая женщина с мольбой протянула руку, и немцы услужливо остановились. Вот она, ее ошибка! Если бы она догадалась раньше уйти с дороги... Но гадать теперь некогда. Лейтенант протянул руку к кобуре... она оказалась расстегнутой и пустой. Фашисты тем временем, со смехом сняв каски, грубо схватили женщину и потащили в сторону от бетонки, в кустарник. Она истошно закричала, забилась в сильных мужских руках, но ее сопротивление ровным счетом ничего не дало.
Долгов от души выругался. Где он мог потерять пистолет? Выронил, когда бежал к самолету? Или оставил в нем, вылезая с парашютом из кабины? Помнится, он тогда свалился с крыла, кувыркнувшись в траву... Так или иначе, но оружия при нем не было.
Проклиная свою рассеянность, он бросился вперед, догадываясь, что произойдет сейчас.