Рыж вошла в подъезд, предоставив меня и Джона самим себе на какие—нибудь пятнадцать минут. Сидеть не хотелось – мы смотрели вокруг, не отличая одну белую панельную девятиэтажку от другой, не различая одинаково обосранных лавок, не видя лиц одинаково одетых детей, играющих в подобие футбола и краем уха ловящих одинаковое, слипшееся в одно большое из нескольких поменьше, слово "бля" от неразличимо синих местных гопников, рассевшихся на небольшой трибуне.
Рыж вышла, улыбаясь и застёгивая на ходу средних размеров аккуратную спортивную сумку.
– Я готова! Можем идти. – Рыж, а у вас здесь есть какой—нибудь магазин? – Да, пойдём прямо, вот туда. Я тоже проголодалась.
Улица неприветливая – из—за жутких пятиэтажек, наполовину уже выселенных, наполовину разграбленных и занятых бомжами. Какие—то дома скрываются в густой листве деревьев, а какие—то выглядывают окнами прямо на тротуар. И там, где ещё есть жизнь, именно на жизнь это не похоже – голый по пояс мужик с усами сантехника из порнухи семидесятых годов и лысеющей шевелюрой смотрит телевизор и нервно дёргается; женщина средних лет курит в окно на втором этаже и оттуда же с наслаждением поплёвывает вниз; пьяные крики; на балконе "гуляет" ребёнок в коляске, а этажом ниже точно на таком же балконе стоит неподвижно кокер—спаниель и беззвучно открывает пасть. Экскаватор ровняет участок, на котором был один из тех печальных домов; видны куски стен с обоями в голубой цветок.
Супермаркет "Ням—ням". "Parmalat" и различные слойки – сегодня пусть будет с малиной. Рыж берёт воду, маленькую шоколадку и йогурт. Мы расплачиваемся и выходим. Странная радость накатывает волнами. В сумерках район уже не кажется недружелюбным, а зелёные глаза Рыжа кажутся большими и круглыми – как от удивления или потому что она кто—то типа Сейлор Мун, хоть Рыжу это сравнение и не нравится.
Мы идём втроём в одну линию – Рыж посередине, я и Джон по краям. Я беру её за руку, мне тепло и приятно. Вполоборота она смотрит на меня и отдаёт свою сумку.
– Рыж устала её нести.
Я вешаю сумку на плечо, достаю очередную сигарету и пытаюсь прикурить, уворачиваясь от слов Рыжа о том, что "это фу!", и от взмахов её руки – она пытается выбить зажигалку из моего кулака. Справившись и с Рыжем, и с сигаретой, я отдаю зажигалку Джону, а от него она отправляется к Рыжу – она тоже прикуривает, повторяет "это фу!", спрашивает, нравятся ли мне курящие женщины и, не дождавшись моего ответа, констатирует:
– Уверена, что нравятся. Не все, но одна точно.
Запах деревянных шпал (хорошо, что их не везде пока ещё поменяли на бетонные) впитал в себя всю жару этого почти ушедшего дня, чтобы теперь рассказывать истории с истекающим сроком годности – к рассвету запах рассеется или будет не так чётко различим в общем потоке.
– Я люблю этот запах, Рэ. Когда ветер дует с запада и когда на улице тепло, я открываю окна и вдыхаю его, наполняю им комнаты, будто стараюсь задержать его как можно дольше, пропитать им пол, потолок и стены. Это запах дома, моего дома, Рэ. Если я долго не могу почувствовать этот запах, я начинаю скучать и мне становится грустно. Но теперь мне кажется, что так пахнешь и ты.
Через две электрички, одну пересадку и одну поездку на такси мы будем в ******.
You had to stay. Шестое дыхание.
__________________________________________________________________________ Ну и какой смысл ехать в это ******? В эти ебеня с непредсказуемым результатом и неясными последствиями. Рыж, я волнуюсь, позвони мне, как только окажешься ТАМ. Аня.
__________________________________________________________________________
Мы приехали ночью. В то время, когда одинокие люди заваривают крепкий кофе, выходят на балкон и многозначительно курят в пустое небо; рассматривают деревья во дворе и фокусируются на песочнице без песка, на той же самой, что и тридцать лет назад, – и не видят никаких изменений, и отсутствие уличного освещения здесь ни при чём.
Заварили кофе и мы. Джон не захотел будить родственников и остался с нами. Рыж и Джон устали, просыпают сахар мимо чашек – каждый мимо своей, но на один и тот же гладкий стол. Я стряхиваю его со стола на свою ладонь и облизываю её, и не замечаю, как постепенно пустеет сахарница, пока на дне не остаются засохшие сгустки, в которые упирается моя чайная ложка.
Рыж будет спать одна и в отдельной комнате, на моей кровати; Джон устроится на большом диване в другой комнате, я займу пол там же. Мы выходим на балкон, чтобы выкурить по последней перед сном сигарете; мы молчим и смотрим друг на друга – различая глаза, ресницы и мелкие морщины в уголках глаз; сквозь дым кажется, что мы улыбаемся.
__________________________________________________________________________