— Зачем так радикально? — спросил Дэниел дрогнувшим голосом.
Лука задумался, забирая пистолет с тяжёлым скрежетом по столу.
— Ты обрезан?
Дэниел напряжённо улыбнулся.
— Что?
Лука раздраженно вздохнул.
— Я задал вопрос: у тебя, блять, член обрезан или обгрызан, тормоз ебаный?
Маттео усмехнулся, а Дэниел глупо посмеялся.
— Я еврей. Само собой я обрезан! — заявил он пьяным голосом. — Мы проходили эту процедуру вместе с Алфи. Мне было восемь дней, а ему почти четыре года. Мать говорит, что он орал как бесноватый! Пошло воспаление. Гной стекал по ноге. Мать и тётки думают, что это доставляет ему неудобство.
— Он привязывает член к ноге, потому хромает, будто его в зад поебывают между бочек или что? — спросил Маттео, и итальянцы взорвались.
— Охуеть как интересно, — Лука поджал челюсть, глянув на сидящего рядом с ним.
— Поимей девчонку Шелби. Грязно, больно. Посей в ней еврейское семя, удовлетвори свою похоть и заставь её чувствовать себя ничтожеством.
Лука взял в рот зубочистку, выжидающе наблюдая за Дэниелом.
— А почему бы и нет?
Чангретта увидел вспыхнувший огонёк в глазах мужчины.
Рыбка на крючке.
***
Сара лежала в своей постели, накрывшись двумя одеялами, всё ещё чувствуя некую зябкость. Усталость и слабость она натужно оправдывала сдачей экзаменов в течение недели, напряженной обстановкой дома и меланхолией по Алфи. Он не выходил из её головы ни на миг: его тонкие черты, припухлые губы; сожаление о том, что она мало говорила ему о своих чувствах, мало целовала и мало любила, нарастало с каждым часом. Она вспомнила первый раз, когда они занялись любовью и как ей это понравилось. Тогда она еще не получила разрядки, но ей полюбилось ощущение его внутри себя, хоть это и было достаточно больно — девушка могла только лишь отражать его собственное возбуждение, и Алфи это нравилось.
Около трёх лет назад
Это случилось весной. Погода стояла теплая, воздушные облака медленно плыли над городом, цветущая зелень наполняла всё в округе сладкими нотками, а ласковое солнце медленно пряталось, окрашивая небо в нежно-сиреневый цвет.
Приближался её долгожданный день рождения. Сара хорошо знала (по крайней мере думала, что хорошо знала), что её благодарность за его любовь, нежность, вкусные обеды и ужины, чудовищно смешные шутки, соблазнительную улыбку и безгреховность свиданий — всё это она могла выразить только собой; своим телом, желая подарить себя полностью Алфи Соломонсу.
Он изредка, между прочим, затрагивал эту тему и спрашивал о том, когда, где и как по её душевному мнению это должно произойти.
Сару смущали эти вопросы, но в глубине сердечного покоя она была счастлива, потому что Алфи волновало её мнение, взгляды и представление того, как она это видит.
Он не был самодурственно настроенным, скорее, эмпатичным и озабоченным тем, чтобы это случилось изысканно и художественно. Мужчина думал о другой стране, но понимал, что Сару никто не отпустит, поэтому подыскивал лучшее место в Лондоне, чтобы ничего не омрачило её впечатление и не отпечаталось едкой стигмой отвращения. Однако Сара думала лишь о том, чтобы это случилось в том номере, где есть ванная или мойка, на случай, если у неё пойдет кровь.
В сложившийся момент, вместо вопросов, Алфи поцеловал её, долго и нежно, и сказал:
— Я хочу поехать в Риджентс-Парк, дорогуша, чтобы провести с тобой время и навестить кое-кого, кто ебет мои мозги без хуя уже битый день, да-а. Столик в ресторане и… — он хотел обмолвиться о снятом на случай «острой необходимости» номере, но промолчал. — Сможешь найти оправдание для своего папочки?
Сара с уверенностью покивала.
— Я уже сказала ему, что буду ночевать у Френсис.
Алфи вскинул брови с лёгкой ухмылкой.
— Кое-кто уже всё давно решил, да и, более того, разыграл себя главным?
Сара пропустила это мимо ушей. Конечно, она уже всё решила. Ей очень хотелось испытать это чувство. Если бы девушки не умели принимать такие решения, то белый свет перестал бы пополняться новыми людьми.
Так они отправились в первый совместный уик-энд, который имел место располагаться подальше от Клекернуэлла, Камдена и даже Холборна, как и обещал Алфи. В первый из многих бесчестных уик-эндов.
Сара ещё не знала, что вскоре возненавидит отели, осуждающие взгляды консьержек, когда Алфи будет регистрировать их. Она станет недолюбливать мрачные отели в хороших и не очень частях Лондона, но благодаря Алфи и его объятиям всегда и везде сможет почувствовать себя почти как дома. Когда этот кочевнический уклад, наконец, надоест Саре, Алфи предложить проводить выходные в его особняке, в Ширнессе, на берегу Кельтского моря, а пока…
Сара считала родной район мрачным, пусть и дорогим сердцу местом, заполненным кислыми минами и осуждающими взглядами, с шипящими языками, как у змей.
Решившись они остаться в Клеркенуэлле или Камдене и снять номер в местном отеле, как весь район переполнился бы разговорами, которые очень быстро долетели бы до Отттавио утренней почтой. Здесь всё-таки проходило детство Сары, и место считалось почти святым, расположенным в тени фешенебельной части Лондона, что граничит с Камденом и Ислингтоном. Его традиционно населяли все народы мира, но особенно оный облюбовали итальянцы.
Одинаковые двухэтажные краснокирпичные дома с насквозь прокопчёнными стенами, глубокие сточные канавы и грузные лица местных жителей — тут был её дом и родное место, где она взрослела и воспитывалась.
В основном воспитанием Сары и её старшей сестры Доры занималась Иса, иногда дяди по отцовской линии — Фредди и Чарльз. Именно они всегда готовы были помочь советом и от них же девочки получали жуткие нагоняи. Ну и Тава Соломонс, которую сестры называли бабушкой Тавой. Миссис Соломонс иногда ругала девчонок за их выходки, но могла оправдаться тем, что их отец Оттавио Сабини — этим всё было сказано.
Сам Дарби, он же Оттавио Сабини, тоже имел несколько скелетов в шкафу семейной истории. Он родился в семье иммигранта — Оттавио Сабини-старшего и англичанки Элизы Хэндли. Его отец со странным именем и итальянской кровью сделал свою жизнь более сносной.
Когда Элизе исполнилось двадцать два, девушка возвращалась домой, но по пути подвернула ногу. Взявшийся из неоткуда Оттавио Сабини-старший нёс юную леди на руках четыре километра. Оттавио моментально влюбился в пострадавшую от собственной спешки девушку. И, пересилив невесть откуда взявшуюся стеснительность, он предложил ей пожениться через сорок минут после знакомства.
Оттавио к тому моменту исполнилось тридцать. С точки зрения родителей Элизы, жених — невообразимый старик! Родители запретили ей встречаться с таким зрелым и всё ещё свободным мужчиной — в чём-то крылся подвох. Хороших разбирают сразу… Пара всё же оказалась крепкой, и Элиза переехала к мужу, в его съёмную комнату в рабочем общежитии.
Оттавио зарабатывал на жизнь тем, что колесил по городу, развозил, привозил и увозил. Он был обычным водителем, денег хватало только на пропитание. Элиза занималась домом, потому что муж не хотел отпускать её от себя и калечить юное нежное здоровье гиблым трудом. К тому же, с начала их союза прошло несколько лет, а Элиза так и не могла сообщить Оттавио добрую весть. Элиза тяжело переживала. То и дело случались обмороки. Вызванный врач констатировал:
— Ей необходимо родить ребёнка, иначе женщина попросту потеряет волю к жизни. Она завянет, как цветок.
Вскоре Элизза подарила сына почти тридцатипятилетнему мужу. Оттавио Сабини — так назвали мальчика.
***
Спустя полтора часа Сара и Алфи ужинали в ресторане при крупном отеле, название которого мисс Сабини не запомнила.
Сара могла подумать, что Алфи знатно потратился, чтобы всё было в самом лучшем виде. Раннее празднование попытались испортить несколько еврейских мужчин, один из которых звался Дэниелом и знал Сару, не стесняясь при девушке затрагивать тему заказного убийства некого Винсента. Когда он ушёл, Сара спросила Алфи не касается ли это Винсента, что являлся отцом Луки, но тот оказался довольно строгим до женского носа в мужских делах.