Глаза у Эрика голодные, стальные, жрушие женскую плоть своим взглядом.
— Ты проницательна, — ухмыляется он и тоже начинает стягивать с себя одежду. Конечно, он зол. Он долбанных полторы недели строил из себя святошу. Даже помог этой девке выстрелить. И до сих пор помнил ощущение ее кожи под своими пальцами. Оно жгло фаланги, распространялось по всему кожному покрову. Дикое, шальное, почти пьянящее. И совершенно ненормальное. Ее кожа была гладкой, мягкой и нежной. И Эрика дико взбесило, что эти ощущения ему понравились. Взбесило настолько сильно, что он резко отшатнулся. А эта дура кинулась ему на шею, не подозревая, что в его теле рождаются совсем не те желания. Он помнил.
— Эрик?
— Заткнись.
Грубо, но Ву давно привыкла. Он толкает ее на кровать, лицом вниз, бьет по ягодицам и резко входит. Это — не отношения. Гольный секс без обязательств. Он трахает Тори по ночам, а она стонет в подушку, сцепляя зубы. Им обоим нравится, и они довольны. А самое главное, Тори ничего не просит. Ей нужны лишь эти лихорадочные, сильные толчки, вибрация глубоко внутри и разливающееся тепло. Эрику же нужна простая разрядка. И все.
В соседней комнате не спят. Стены прочные. И никто из ребят не знает, что творится за камнем. Да никто и не хочет знать.
— Уилл! — Недовольно фыркает Кристина, ловя шарик бумаги, который молодой человек отправляет ей точно в плечо. — Уймись. Ты как маленький. — Голос строгий, а сама улыбается.
Кристина рада, что друг стал с ней снова общаться. Его злость сошла на «нет», стоило ей торжественно объявить, что она остается во фракции, а тренировки прекращены за своей ненадобностью. Месяц прошел. О найденном на дне озера медальоне девушка умалчивает. Почему — не знает. Пытается объяснить это самой себе, но не выходит. Словно эта вещь сокровенная, словно она значит что-то большее, чем должна значить, словно она связывает незримой нитью ее и Эрика.
Эрик.
Она должна быть рада, что теперь ей не приходится терпеть его присутствие в своей жизни каждодневно. И она рада. Правда. Но внутри что-то скрипит, скрежещет заунывно и тонко, словно ногтями по стеклу. И звук такой противный, такой резкий, такой визгливый. Кристина морщится. И сама не понимает почему. Будто ей пусто стало. Какая глупость. Эрик и его вечное хамство не могли войти у нее в привычку. И девушка лишь гордо вздергивает нос, гоня порочные мысли прочь. Она рада. И точка. Незыблемая истина.
— Хватит! — Кристина ловит очередную бумажку и грозно смотрит на Уилла. Глаза парня смеются, а рот растягивается в улыбке. И девушка не может не сиять в ответ.
— Влюбленные голубки, — фыркает Юрай. И в его голосе сквозит то ли обида, то ли пренебрежение. Что-то такое, что совершенно не свойственно этому парню. Кристину это удивляет. Но она не думает о сим факте долго. Ее размышления прерывает Трис.
— Я ненавижу этот праздник.
— Ты ненавидишь любые праздники, — со знанием дела говорит Кристина и свешивает одну ногу с кровати.
Трис, Кристина, Уилл и Юрай сидят в женской спальне. Парни пробрались сюда под покровом ночи. Пытались растолкать Эдварда, но тот лишь повернулся к стене, пробурчав что-то нечленораздельное себе под нос.
Трис корчит рожу в ответ на замечание, а потом тихо смеется в кулак.
— Что поделать, если я действительно не люблю праздники?
— Ты скучная, — фыркает Кристина полушутя-полусерьезно.
— Ой, ну что интересного в том, чтобы выбирать себе все эти шмотки?
— Ты слишком долго была в Отречении.
— Девчонки, стоп. — Вклинивается Юрай. – Мы, — он показывает на себя и Уилла, — не горим желанием слушать о ваших тряпках да побрякушках.
Кристина кидает на него недовольный взгляд, но замолкает, складывая руки на груди и откидываясь на твердую стену, чувствуя лопатками холодный камень.
— Так какой план на завтра? Устроим что-нибудь веселое? — Юрай заинтересованно оглядывает своих друзей.
— Мы можем попробовать оторваться, но уже после официальной части. Это ведь праздник Пяти Фракций, — подмечает Уилл.
Праздник Пяти Фракций. Кристина переводит взгляд на соседнюю стену, а затем прикрывает глаза. В детстве она очень любила это празднество. Его устраивали каждый год осенью. Это был день единства, как любила говаривать ее мать. День, когда не было разницы между Искренностью, Дружелюбием, Отречением, Эрудицией и Бесстрашием. Единственный день в году, когда можно было носить одежду любых оттенков и цветов, говорить с людьми, принадлежащим не своей фракции, смеяться с ними и чувствовать себя одни цельным народом. В этот день были образованы фракции, даровавшие узаконенность и упорядоченность общества, его социальный баланс. Мать изъяснялась витиеватыми и сложными словами для маленькой девочки. Но тогда Кристина запомнила. А с годами слова и звуки стали осмысленными.
Праздник проходит в Отречении как в правящей фракции. Туда стекаются все люди и на Центральной площади идут празднества и гулянья. С возрастом Кристина стала воспринимать это как нудную обязанность, а не как что-то важное и значимое. Видимо, с годами все приедается и тускнеет. Жизнь вносит свои коррективы не только в судьбы, но и в сердца, заставляя их черстветь и старя раньше времени. Но Кристина обещает себе, что не позволит своему сердцу в живом теле умереть. Она пока не так стара, не так изъедена жизнью, как думала еще месяц назад.
— …, а то кое-кто уже спит.
Девушка резко распахивает глаза. Ее взгляд перебегает с одного друга на другого и обратно.
— Что такое?
— Говорю, — тянет Уилл, — давайте спать, а то кое-кто уже спит.
Кристина смущенно улыбается.
— Это здравая мысль, — соглашается Трис и тут же юркает под одеяло, спихивая со своей кровати Юрая. Тот издает возмущенный звук, чуть не падая на пол, но все же удерживаясь на ногах. — Завтра будет трудный день. — Протягивает подруга, зевая.
Завтра действительно трудный день. Все во фракции переполошились. Большинство находится в предвкушении громкого события. Лишь Эрик мрачнее тучи. Его брови тесно сдвинуты, а челюсть сжата. Тори аккуратно касается его руки, заставляя повернуть к ней голову. В этом году она — его спутница. В этом году Маркус Итон предложил идиотскую традицию устраивать что-то вроде бала. Сначала помпезные речи о значимости и важности фракции, о том, как ценна была здравая мысль поделить общество на части и каждой его ячейке заниматься определенным полезным делом и бла-бла-бла. На этом моменте Эрик всегда закрывает глаза, мечтая уснуть. Сегодня вечером Ву снимет напряжение еще раз. Эрик это уже представляет. Ее влажную и горячую под ним, извивающуюся как змея.
Мужчина косит на свою спутницу глаза. Надо признать, что она изумительна. Изумрудная ткань платья на загорелой коже смотрится восхитительно. Материя обнажает татуировки, подчеркивает грудь, талию и бедра. Черные волосы лежат волнами на плечах и спине. Шпильки делают женщину еще выше, практически одного роста с ним. Но это удобно. Эрик может по достоинству оценить все внешние данные Тори Ву. Иначе бы он не выбрал ее своей любовницей. И ему наплевать, что сегодня об их романе могут узнать. Романе? Черт вас дери, когда это он стал так выражаться? Какой роман? Секс. Надо называть вещи своими именами. Трах ради траха. И эта девочка с медовыми глазами прекрасно об этом осведомлена.
Эрик в костюме чувствует себя по-дурацки, некомфортно, неуютно и неудобно. Он не надевает галстук. Ворот белой рубашки небрежно расстегнут и из-под него выглядывают татуировки. Пиджак легко ложится на широкий разворот плеч. Брюки с идеальными стрелками. Эрик хочет снова надеть кожу. Чтобы не было этой помпезности и лизоблюдства. А ведь именно этим занимаются на празднике Пяти Фракций.
Этот день — единственный день в году, когда отливающийся сталью на солнце поезд останавливается и терпеливо ждет, пока в него все сядут, чтобы отвести Бесстрашных во фракцию Отречение. Эрик слушает стук колес и нервно дергает пуговицы рубашки. Лучше бы он остался в Яме. Но мужчина, как один из лидеров фракции, обязан там присутствовать. Словно не хватило бы одного Макса. Это же глупо. Присутствие на этом бедламе — пустая формальность. Не более.