Кристина словно перышко, словно истончилась и иссушилась за несколько часов. Он чувствует, как хрупкое тело в его руках напрягается, как она прижимает к себе локти и сжимает кулаки, как отворачивает голову куда-то в сторону. Но его дыхание шевелит ей волосы, и мужчина легко впечатывает девушку в свою грудь. Одна его ладонь покоится на ее талии, другая — под коленками. Он чуть ли не физически ощущает, как Кристина смущается, робеет, практически боится. Эрик делает шаг и берется за ручку двери, как его останавливается голос:
— Кроссовки.
— Что? — Отвечает грубее, чем хотел.
— Кроссовки надо забрать. Я не хочу, чтобы их кто-то нашел и надумал много лишнего.
— Потом заберу.
— Нет, сейчас.
Дерзит. Настаивает на своем. Значит, не весь дух из нее выбили. Эрик ухмыляется и ставит ее на пол, наклоняется за обувью, сует ее Кристине в руки, а потом снова поднимает девушку в воздух. Та прижимает к себе кроссовки вместе с локтями и смотрит на стены. Только не на Эрика. Его эта ситуация забавляет. Нести ее совсем не тяжело. Она слишком легкая.
Он минует пустые коридоры со своей ношей, заворачивает за угол и начинает подниматься по незнакомой лестнице. Кристина вертит головой.
— Куда ты меня несешь?
— Смотрю, заговорила, — ухмыляется он и толкает ногой одну из дверей, ногой же захлопывает, а потом сажает девушку на кровать.
Кристина впивается пальцами в покрывало и озирается. Комната обставлена аскетично. Обои, потолок и линолеум — все черное. Черная мебель. Даже покрывало черное. Она видит зеркало напротив во всю стену. Это шкаф-купе соображает девушка. В нем отражается забитое, худое и бледное создание. Кристине страшно смотреть на саму себя. Он переводит взгляд в сторону и натыкается на гантели. Стоит тумбочка со сваленными косо и криво книгами. Стол с разбросанными на нем бумагами. Это комната Эрика. Только такая безучастная, обезличенная. Кристине кажется, что личные комнаты не должны быть такими. Но она под стать своему владельцу — темная.
— Каждый лидер имеет свою комнату, — говорит он, а она слышит звук воды. – Пей, — подходит, протягивает ей стакан. — И больше не реви. Меня это бесит. Уяснила? — Она берет стакан и кивает головой, делает глоток, ощущая, как распухшей гортани становится чуть легче. — Можешь спать здесь, — говорит он, садясь на стул и широко расставляя ноги.
— По…
— Я могу отнести тебя в твою спальню, но вопросов ты не избежишь, — перебивает он ее. — Ты этого хочешь?
Она мотает головой.
— Вот и славно. — Он замолкает на мгновение, проводит пальцами по своим выпуклым венам на запястье и затем смотрит на нее. — А теперь скажи мне, кто это сделал.
— Эрик…
— Живо, — рычит он, — иначе я заставлю тебя это сделать.
Кристина поспешно облизывает губы, сжимает обеими руками стакан с водой, смотрит на прозрачную жидкость в нем, на то, как она начинает дрожать. Это ее руки мелко трясутся. Девушка делает еще один глоток, кусает нижнюю губу, часто моргает.
— Ну?
Она закрывает глаза, а потом все же произносит. Слова даются ей с таким трудом, словно застревают в глотке. Девушка старается не думать. Просто говорить. Это ведь имя. Всего лишь имя. Это не материализует насильника здесь, ничего с ней не сделает.
— Эдвард, — еле слышно выдыхает она.
Эрик сидит еще несколько секунд, изучая свои руки, потом резко вскакивает на ноги и хлопает дверью. Кристина слышит поворот ключа. Эрик запер ее здесь. Девушка сидит на его кровати, в его куртке, полностью пропитанная им и его запахом, странной атмосферой этого места. И впервые в ее голову закрадывается осознание.
Эрик помог ей.
Почему?
========== Глава 14 ==========
Пламя ярости жрет изнутри. Горит, горит, горит. Так ярко, так хлестко, что, кажется, оставит после себя лишь пепелище, глухое и безмолвное. В груди раздается набатный стук. Громко, тяжко, протяжно. Кончики пальцев яро колет. Жжет фаланги, подушечки, искрится на острие ногтей. И в висках отдает, стонет.
Эрик зол.
Чертовски зол.
Черная патока агрессии, ненависти, заиндевелой злобы льется в его крови.
Растерзать. Убить. Убить. Убить.
Мужчина не замечает коридоров, плывущих мимо одним размытым пятном. Темным, как все те эмоции, что клубятся внутри. Грань сознания, еще не отданная на откуп чувствам, пытается воззвать к благоразумию, нашептывает о том, что реакции его странная, неуместная, неправильная. Это ведь эта девчонка. Вредная, колючая, языкастая, бойкая и хлесткая. Наверняка, напросилась сама. Но ее разбитый вид что-то двинул внутри.
Эрик видел слишком много жестокости и боли в своей жизни.
Он видел, как били женщину. Хрупкую, тонкую, с болезненного цвета кожей, видел, как она рыдала, скорчившись на полу. Плечи ее мелко тряслись, руки стискивали одежду, а удары сыпались и сыпались. Кровавые, ярко-алые, цвели на коже ее багровыми цветами, ломались кости. Он до сих пор видит это в своем пейзаже страха. И слышит стальной голос. Шепчущий. Тихий. Вкрадчивый.
Шлюха.
Потаскуха.
Сука.
Дверь Эрик открывает резко, гоня воспоминания минувшего прошлого. Забытые, чумные картины, проевшие его память насквозь. Кристина к ним прикоснулась. И эта мысль почему-то взбешивает мужчину еще сильнее. Дерево ударяется о стену громко и зычно. Так, что люди на кроватях начинают ворочаться. До ушей мужчины долетает чей-то недовольный говор, тихий шепот, полусонное возмущение. Кто-то пытается включить свет, а Эрик всматривается в темноту. Ищет глазами одно лицо, одну фигуру.
— Паскуда, а ну выходи! — Рычит он так, что кто-то все же соскакивает с кровати и щелкает заветным выключателем. Электрический свет озаряет квадратное помещение с темными стенами. Безучастными, лишенными какого-либо присутствия жизни на них. Мужская спальня.
— Эрик… — Этот растерянный голос, кажется, принадлежит Юраю.
— Эдвард! — Мужчина орет, и горло его вибрирует от собираемого воздуха и вылетающих звуков. Страшных, громогласных.
Около выключателя и правда стоит Юрай. Глаза у него сонные, свет слепит их, волосы взъерошены, и молодой человек проводит по ним своей пятерней, пытаясь хоть как-то пригладить.
— Эрик, сейчас же ночь…
Юрай не договаривает. Чужие руки хватают его за грудки и с хрустом впечатывают в стену. Эрик встряхивает его словно тряпичную куклу.
— Где. Эдвард? — Голос его стальной, сцеженный. И шипит он как дикий зверь. Лютый и опасный.
— Полегче, полегче, — произносит Юрай, смотря на мужчину как на сумасшедшего. — Что с тобой?
— Где? — И в тоне, в голосе, в произносимых звуках, разлетающихся по помещению — стылая ярость. Такая сильная, что, кажется, ее можно пощупать. И все кругом замерли. Потому что Эрик сейчас дик, страшен. И сквозит в каждом его движении ядовитая опасность.
— Я не знаю, — раздраженно отвечает Юрай и давит на руки Эрика. — Отпусти меня.
— Он приходил сюда?
— Нет. Да пусти же ты!
Молодой человек исхитряется нанести удар по запястьям Эрика, и тот расцепляет пальцы.
— Если ты соврал…
Фразу Эрик не заканчивает. Потому что видит. И все теряет смысл. Окружающее пространство, люди, голос Юрая на заднем фоне, оправляющего свою майку.
Эрик видит Эдварда.
И это служит сигналом.
Насильник застывает на пороге мужской спальни. Его взгляд бегает по растормошенным и встревоженным Бесстрашным, запинается об Юрая и вперивается в Эрика. В глазах последнего Эдвард видит такое, что его кадык дергается, сдвигается чуть вниз, пропуская слюну в глотку. Он невольно делает шаг назад. А Эрик смотрит, ухмыляется, разворачивается. Эдвард следит за тем, как кулаки мужчины сжимаются, как что-то дикое, болезненное и страшное кривит его губы. Не улыбка, не оскал. Больше. Сильнее.
Эрик сатанеет на глазах.
Парни в комнате крутят головами и почему-то молчат. Словно понимают, что творится здесь что-то сильное, важное и значимое. Что-то, что им не ведомо, но что имеет первопричину. Таким Эрика никто давно не видел.
Эдвард делает еще один шаг назад, отступая под пронзительным, холодным взглядом, жрущим его кожу словно кислота. Эдвард чуть не запинается о порог. И тогда это происходит.