— Что это у тебя? — Молодой человек хватает ее за руку, сдавливая синие запястья. — Неужто шкуру кто-то попортил? — И снова его рот расползается в такой знакомой ухмылке, с которой он ходил по Яме, будучи неофитом. Наверное, с такой же ухмылкой он хотел скинуть Трис в Пропасть и убить Эдварда.
Жаль, что второе ты не сделал.
Мысль неожиданная. Но Кристина осознает, что если бы Питеру удалось тогда выколоть глаз Эдварду, то насильника бы не было во фракции, то ее тело все еще бы оставалось чисто и не замарано. На глаза набегает злая влага, и девушка часто моргает. Вот оно как бывает. За одним следует другой, цепь событий, что зовут жизнью. В один момент она может пойти по одному пути, а в другой — по иному. Гребаная философия. Но Кристине до того становится тошно, что хочется зарычать. В душе рождается лютая ненависть к этому человеку. Потому что он мог предотвратить все то, что с ней произошло. Какая, однако, ирония.
— Отпусти, — рычит Кристина с такой злостью, что пальцы Питера разжимаются. — Мразью был, мразью и остался. — Она с такой силой толкает его в плечо, что Хэйес делает шаг назад, недоумевая, откуда в этой хрупкой, тощей и измученной девчонке столько силы. Ну и к черту. Кристина его всегда раздражала, вызывала вящее неудовольствие. Сильнее его бесила лишь эта девчонка-Стифф. Кстати, о ней.
— Так Стифф тоже здесь? — Орет Питер в спину удаляющейся Кристине.
— Отъебись. — Вот и весь ответ. Дурная она. И ломаная. Его глаза это замечают.
Девушка знает, что неоправданно груба, что злословит просто так. Но ей тошно. Слишком тошно. Она бы с удовольствием поколотила бы сейчас грушу, дала выход всем тем эмоциям, что скопились внутри. Но у нее есть лишь ледяная вода, тонкой струйкой бегущая из крана. Кристина так и замирает перед зеркалом. Оно грязное, с трещинами, идущими из правого верхнего угла, чертящими черными траншеями когда-то гладкую, безукоризненно чистую поверхность. Это зеркало как отражение ее мира. Треснутого, изношенного и надрывно живущего. Кристине хочется ударить собственное отражение кулаком, но она сдерживается. Будет кровь, и боль, и осколки на грязном кафеле. Потом объясняться перед незнакомыми людьми. Надо же, разум все еще властвует над чувствами и эмоциями.
Девушка умывается. Она плещет водой на свою кожу. Капли застывают маленькими радужными кристаллами на ее щеках, губах, носу, попадают на шею и даже едва-едва мочат футболку. Кристина подставляет свои запястья холодной воде. Синяки такие огромные, что, кажется, сойдут нескоро. Она остужает пылающую кожу, а затем возвращается к собственной кровати.
Часы отстучали семь утра. Кристина знает, что больше не уснет. Она просовывает руки в рукава куртки и поправляет ее полы. Не надо, чтобы ее друзья видели эти синяки. Внимательный Юрай точно поймет, что здесь виноваты не камни, падающие сверху, а чьи-то злые руки. Да и лоб Трис прочертит озабоченная складка. Ей не хочется беспокоить друзей. А синяки со временем сойдут. Придется поносить длинные рукава. Невелика беда.
Кристина хочет одиночества. Она уходит из спальной комнаты, заставленной кроватями, поднимается по бесконечной веренице ступеней туда, к верху. Крыша для Бесстрашных словно символ угасшей свободы. И девушка толкает ржавую дверь. Она отзывается дребезжащей мелодией медного железа. Но Кристина не обращает внимания. Ее черные кроссовки мягко ступают по крыше. Девушка подходит к парапету и останавливается около него, засовывая руки в карманы куртки. В одном из карманов она нащупывает складной нож и дивится тому, откуда он здесь взялся. Но Кристина долго об этом не думает. Она стоит, смотрит на занимающийся день, ласковыми лучами орошающий Чикаго и закрывает глаза. Без мыслей. Без чувств. Так легко. Свободно.
Девушка проводит на крыше здания еще некоторое время, а потом спускается вниз. Как раз к завтраку. В самом низу, когда она сходит с последней ступени, ее останавливает чужая рука.
— На крышу подниматься запрещено, — цедит неприветливый голос. Кристина чуть поворачивает голову и видит девушку. Волосы у нее когда-то были светлыми, но теперь покрылись грязью и свисают палками. Пирсинга или татуировок Кристина не видит. Значит, не Бесстрашная. Афракционеры — отбросы всех фракций. В данном случае безжалостны не только Бесстрашные. Девушка сжимает в руке пистолет. И Кристине становится не по себе.
Она кивает на предупреждение и идет искать хоть одно знакомое лицо. Странные правила царят в этом месте. Словно они меняют одну диктатуру на другую. Неужели все в этом мире лишь так? Кристина не хочет задумываться. Не сейчас. Слишком тяжело. И голова до сих пор будто сделанная из чугуна. Девушка идет по каким-то коридорам, проходит мимо общей спальни, заворачивает за угол и останавливается на пороге очередного большого зала. Здание очень похоже на один из бывших супермаркетов. Зал огромен. Потолок высокий, стены толстые и прочные. Кристина окидывает взглядом присутствующих людей. Замечает братьев Педрад и какую-то девушку, положившую голову на плечо Зика. Кристина присматривается. Кажется, это Шона, одна из Бесстрашных. Брюнетка никогда толком с ней не общалась, но вроде это именно она. Рядом с Юраем опускается Марлен. Вот ее Кристина узнает. Интересно, что они думают о том, что Линн оказалась предательницей? Ведь она была им близка. Кристина наблюдает, как Марлен улыбается Юраю, а тот давит улыбку в ответ. И девушка отворачивает голову. Ей неприятно смотреть. Чувство отвратительное и скользкое. И сейчас, такой разбитой, ей трудно его подавить. С чего она вообще взяла, что она может чего-то ждать от Юрая? Дура.
Взгляд ее запинается о знакомую фигуру. Эрик сидит, широко расставив ноги и вертя в руках четки. Он не ест. В отличие от Тори, которая сидит, спиной опершись о его плечо и возя вилкой в консервной банке. Они оба молчат. Но он не пытается оттолкнуть Ву, словно не против ее близости. Интересно, как давно все это продолжается? Кристина чувствует, как у нее скрипят зубы. От злости, раздражения и даже зависти. В ее душе что-то меняется с такой скоростью, что девушке становится страшно. Так не должно быть. Нет.
Она поворачивает голову в другую сторону и собирается уже сделать шаг, как замирает. Это уже слишком.
— Ух ты! Только посмотрите на нее. Какой бравый Стифф. — Кристина слышит, как Питер смеется. Он стоит на расстоянии вытянутой руки от Трис Приор. Та не в меру зла. Вон как раздуваются ее ноздри. Питеру всегда нравилось ее доставать. И вот игрушка вернулась. Только мальчик просчитался.
— Уйди отсюда. — Тон негромкий, но до того отчетливый, что Питер поворачивает голову. Рядом вырастает Четыре. Он кладет свою широкую ладонь на плечо девушки, и Трис видимо расслабляется.
— Я справлюсь сама, — Кристина видит, как это шепчут ее губы, пусть и почти не слышит.
— Семейка Стиффов, — цедит сквозь зубы Питер. — Отребье. — Хэйес сплевывает под ноги Итона и Приор, разворачивается на пятках и уходит. Он проходит мимо Кристины, задевает ее плечом, даже не бросая на нее взгляд и растворяется в темноте коридора за спиной девушки. Что ему вообще надо от Трис? Еще один имбецил.
Кристина снова смотрит на Трис и Четыре. Девушка тонет в его теплых объятиях. И брюнетку изнутри царапает что-то такое страшное, лютое, что она мигом поворачивается, цепляется пальцами за косяк и уходит из зала. Есть она перехотела. И спиной она даже не чувствует, как ее хрупкую, миниатюрную фигуру провожают два взгляда. Один цепкий, холодный. Эрик дергается, чуть толкает Тори локтем, и та чуть не падает.