Эвелин Джонсон смотрит на своего сына и его возлюбленную несколько скептически. Но Кристина не видит неодобрения в ее темных глазах. Наверное, она считает, что Трис — не самый плохой вариант, хотя, скорее всего, она ей не доверяет. Кристине кажется, что мать Тобиаса не доверят здесь никому из Бесстрашных.
— Возвращайся, мы закончим разговор.
— Тут не о чем говорить.
Кристина никогда еще не слышала такой интонации в голосе Четыре. Злой, раздраженной, недовольной, будто едва сдерживаемая ярость рвется из его глотки. Пальцы Трис чуть сильнее давят на его запястье. Девушка кладет руку на его грудную клетку, ладонью ловит гулкие удары мужского сердца.
— Тобиас… — Она произносит это тихо, но Кристина стоит уже достаточно близко, чтобы слышать. — Успокойся, — шепчет Трис. — Пожалуйста. — Подушечки ее пальцев гладят тыльную сторону его ладони, а улыбка у нее мягкая и теплая. Итон едва видимо расслабляется. — Давай вернемся наверх.
Эвелин Джонсон поджимает губы, изучает взглядом пару секунд Приор, а потом кивает, разворачивается и идет в свой рабочий кабинет, под который оборудована одна из комнат в этом некогда торговом центре. Трис же тянет Четыре за руку. Мягко и спокойно. Она не знает, в чем причина его гнева, что даже мать пошла возвращать его обратно. Кристина стоит, смотрит на эту картину и понимает, что не хочет снова оставаться в неведении. И тут Трис Приор поворачивает к ней голову. Словно мысли читает. Глаза ее говорят лучше слово. Идем. И Кристина подчиняется.
Девушка преодолевает череду ступеней проворно, вот поворот за каменную стену, облицованную пластиком, а вот и дверь. Кристина заходит внутрь и прикрывает ее за собой. Лишь замок слабо щелкает. Оглядывается. Наверное, у афракционеров все комнаты аскетичные. Стены в кабинете голые, в центре помещения стоит большой стол, около него стулья, ножки некоторых выпачканы в краске, еще пара офисных шкафов вдоль стен с какими-то бумагами да старый компьютер. Это удивляет Кристину больше всего. Значит, не все так плохо у афракционеров, как они стараются заставить всех думать.
Взгляд девушки пробегает по лицам. Эвелин Джонсон садится, ставит локти на деревянную поверхность стола и ладонями закрывает лицо. Жест усталости, обреченности, практически падения. Несколько прядей ее черных волос выбились из прически и сейчас щекочут женщине руки. Тобиас стоит, привалившись спиной к стене, и демонстративно изучает потолок, всем своим видом показывая, что не хочет говорить. Трис лбом уткнулась в его плечо и все еще успокаивающе поглаживает его фалангами по тыльной стороне ладони. Четыре все еще зол, но девушке рядом с ним удается прогнать черноту из его глаз. Кристина замечает Зика, сидящего на стуле, широко расставив ноги. Взгляд его отчего-то упирается в девушку, и он приветственно шевелит кончиками пальцев. Брюнетка едва улыбается в ответ. Потом она натыкается на Юрая и тут же отводит глаза, чувствуя, как Бесстрашный сверлит ее взглядом. Она знает. Все знает. Ей стыдно и тошно, но она не может так поступать с этим человеком, не может ложно улыбаться и позволять себя также ложно целовать. Потому что все пустое, мнимое. Потому что иное. Кристина видит Питера и чуть не скрежещет зубами. Он сидит на стуле, закинув одну ногу на другую, и вертит в руках нож. Улыбается своей фирменной самодовольной улыбочкой. Что он вообще здесь делает? Неужели Джонсон ему доверяет? Хотя Кристина понимает, что ничего не знает, что понятия не имеет, что именно Питер сделал для афракционеров, живя у них долгое время. Поэтому почему она удивляется?
А потом взгляд натыкается на еще одного человека.
Эрик привалился к стене. Стоит в такой небрежной позе, почти скучающей и ленивой. Разворот его плеч все так же широк, как и неделю назад, когда он прижимал ее к холодному и мокрому кафелю душевой, куртка все также как литая сидит на его фигуре. Пирсинг на его лице отливает серебром в тусклом свете электрических лампочек, а татуировки темнеют черными кляксами. Кристина на мгновение ловит мужской взгляд, но Эрик тут же отворачивает голову, словно не замечает ее, словно она — пустое место. А у девушки предательски сушит губы. Она вспоминает виденную картину, Тори в его объятиях и старается как можно небрежнее опереться о стену. Не те мысли, не те чувства. Не сейчас.
— Значит так, — голос у матери Тобиаса звонкий, есть в нем какие-то неженские нотки. — Вы все сегодня участвуете в операции. — Кристина оживляется. Вот она, информация из первых рук. — Вы пойдете к Эрудитам и постараетесь узнать, что именно они задумали. Хоть что-то.
Брюнетка непонимающе хмурит брови. Как это хоть что-то?
— А разве нет никакой информации? — Кристина и сама не понимает, как умудряется открыть рот и что-то произнести. Осознание приходит лишь тогда, когда взгляды всех присутствующих обращаются к ней.
Эвелин Джонсон горько хмыкает, смотрит на нее пару секунд и откидывается на спинку стула. Она ведет себя как Макс. Мысль такая невольная, внезапная и совсем неожиданная.
— Девочка, — тянет женщина, — мы ни черта не знаем. В этом и вся беда. Все наши операции проваливаются. Все! Не было ни одной удачной! — Эвелин с такой силой ударяет ладонью по столу, что Кристина вжимается в стену. — Поэтому вы пойдете к Эрудитам! Вопросы есть?
Девушка быстро облизывает губы и утыкается взглядом в пол. Носки ее черных кроссовок кажутся ей безмерно занимательными и интересными.
— Отправите лишь нас? — Голос принадлежит Зику и есть в нем какие-то ироничные нотки. Лидер афракционеров поворачивает к нему голову. — Здесь только мы, Бесстрашные, больше нет никого.
— Верно, — соглашается Эвелин, сверля взглядом Педрада. — Но вы же солдаты.
— Дело только в этом?
Джонсон усмехается.
— Нет, — произносит она, — вами не жалко жертвовать. — Повисает тишина. Такая давящая и ужасающая, что Кристине кажется, будто по ее позвоночнику ползет что-то липкое. — Ты это хотел услышать, мальчик? — Спрашивает Эвелин. — Мой цинизм безграничен. Я знаю. А теперь, — она отворачивается от нахмуренного Зика, — есть ли какие-то вопросы по операции?
Тобиас Итон стоит, закрыв глаза, и дышит тяжелее обычного, но все же молчит. Зато голос приходит из другого угла.
— Зачем нам девчонки?
Питер Хэйес качается на стуле. Острие стали ножа застыло на подушечке его пальца, и весь вид такой самодовольный, что аж тошно. Четыре чуть опускает подбородок вниз и распахивает глаза, впиваясь взглядом в бывшего Искреннего и Бесстрашного. Эрик едва поворачивает голову, и его темные глаза находят Питера. Юрай напрягается совсем рядом. Кажется, что кулаки у него сжимаются.
— Что? — Усмехается Питер. — Разве я мыслю не рационально? Они же девчонки! — Фыркает он. — Давайте еще тогда Марлен и Шону позовем. Они ведь тоже Бесстрашные.
— У них есть задание, — обрывает его Эвелин Джонсон. — Вы пойдете в таком составе, и это не обсуждается.
Питер фыркает.
— Они же бесполезные, —, но фраза его тонет у самых губ, толком и не произнесенная. Все равно все будет так, как скажет эта сука афракционеров. Юноша знает.
— Еще вопросы?
— Я не пойду, — говорит Тобиас и отрывается от стены.
— Опять, да? — Эвелин Джонсон злится.
— Я. Не. Пойду. С. Ним, — цедит ее сын сквозь зубы. — Ты не хочешь ко мне прислушаться, это твои проблемы, но плясать под твою дудку я не буду, мама, — последнее слово он выплевывает так ядовито, словно ругательство. Кристина ежится. Ей кажется, что между Четыре и его матерью что-то произошло. Нехорошее, темное, мрачное. Кристина кривит губы. Пора к этому привыкнуть. В этом мире происходят лишь такие вещи. Солнца и радости здесь нет.
— Это детский сад! — Не выдерживает Эвелин.
— Это не детский сад! — Кристина впервые слышит, как Четыре орет, практически ревет. — Потому что он — предатель! — И бьет ладонью по столу. Воздух словно вибрирует от удара.