Девушка едва шевелится и чувствует рядом с собой теплое тело. Итон спит, закинув руку за голову и вытянувшись на постели. Простыня сбилась вокруг его поясницы, обнажая ступни и икры ног, мерно вздымающуюся и опадающую грудь, края татуировки на спине. Трис так и замирает. Смотрит на его спокойное во сне лицо, на чуть приоткрытые губы и подрагивающие веки — Тобиасу что-то снится. Она улыбается и осторожно, аккуратно шевелится, стягивая со своего тела часть простыни, желая спустить ноги на пол, бесшумно одеться и выскользнуть из комнаты Четыре.
Трис разучилась чувствовать смущение. Она даже почти привыкла к своему нескладному телу, к изобилию родинок и такой белой коже. Она больше не чувствует себя постыдно обнаженной. По крайней мере, не рядом с Тобиасом. Она знает, что они нарушают правила. Ведь ее не должно быть здесь. Она, как все рядовые солдаты и простые афракционеры, должна быть в общей спальне, ворочаться на жестком матраце, пытаться взбить подушку, давно превратившуюся в камень, и чувствовать подземный холод. Но она здесь, в этой простой комнате на широкой кровати рядом с любимым человеком.
Наверное, она счастливая. Смутное время настало в Чикаго, пошатнулись все привычные устои, грядет война, а может она уже идет. Скрытая, латентная, не столь очевидная глазу обывателя. Но иногда она забывает обо всем. Просто не помнит, кто она такая, ради чего здесь. Она помнит лишь губы и руки, теплую улыбку, слова, что шепчут ей на ухо, ласковые, тихие, идущие от самого сердца. Будь ее воля, она бы провела в кольце рук Тобиаса Итона всю жизнь, была бы по-женски слабой, мягкой и податливой. Была бы женщиной, которой рядом с ним стала. Но Трис Приор не может себе этого позволить, поэтому она тихо садится на постели и отбрасывает край простыни.
Чужая рука обхватывает ее запястье быстро и крепко. Девушка чувствует знакомую хватку мужских пальцев и поворачивает голову.
— Сбежать удумала?
Тобиас еще не до конца проснулся. Взгляд его несколько расфокусирован, но Трис видит, как по кромке его глаз скачут искры проказы, сущей шалости. Она широко улыбается и едва склоняет голову на бок.
— Отпусти мою руку, — просит девушка.
— Нет, — и хватка мужских пальцев становится лишь сильнее.
— Тобиас, — улыбается, почти мурлычет, и копна ее светлых волос падает Приор на лицо.
— Повтори еще раз. Мне нравится, как мое имя звучит из твоих уст.
Она улыбается, кончики ее губ дергаются в жесте той единственной улыбки, что она дарит лишь ему.
— Тобиас, — рот ее размыкается, звуки вылетают легко и просто.
Молодой человек дергает Приор на себя. Трис взвизгивает от неожиданности, врезается в жилистое, поджарое тело, ладонью упирается в широкую грудь, пытаясь встать и приподняться. Но Итон ей этого не позволяет. Он тянет ее на себя, заставляя оседлать, стать так близко, что лишь сбившаяся ткань простыни мешает им.
— Трис, — шепчет он, поднимая руку, пальцами касаясь ее щеки, ведя по ней фалангами, смотря в искрящиеся глаза. Когда они целуются, сталкиваются языками, почти зубами, она ерзает на нем так нетерпеливо, порывисто. Девичья ладонь ползет выше, пальцы оставляют на мужской коже горящий след, а он прижимает ее к себе сильнее, заставляя прогнуться в талии, пальцем прочертить линию спины и выдохнуть ему в губы, когда хватит силы оторваться. Трис чуть опускает голову, и Тобиас оставляет мягкий поцелуй на ее лбу.
— Знаешь, — тихо говорит он, лаская пальцами ее волосы, пропуская длинные, растрепанные локоны меж фаланг, — я бы хотел лежать здесь, чувствовать вес твоего тела и не вставать.
Девушка поднимает голову, смотрит на любимое лицо, улыбается.
— Но мы не имеем на это права, — заканчивает Приор за него.
— Да, черт возьми, — раздосадованно отвечает он, и все равно сжимает Трис в объятиях, садится так резко, что тонкая простыня сползает с женской груди, и тугие кнопки сосков прижимаются к его горячей коже.
— Тобиас, — ее сбивчивый шепот на ухо, — что ты делаешь?
— Я бы любил тебя до тех пор, пока ты бы не стала молить меня остановиться, — говорит он, целуя ее плечо, а Трис смеется. Чисто и красиво.
— Это звучит словно строки из дешевого бульварного романа.
— А мне плевать, — и она хохочет еще громче, замирает, в ворохе простыни, сбитой ткани около поясницы, с этими беспорядочно разбросанными локонами, горящими глазами, едва приоткрытыми, манящими губами, чуть припухшими от его жадных поцелуев ночью и того, как он дразнит ее утром.
— Нам надо вставать, — говорит Трис в самый рот Четыре, — будем благоразумны.
Он делано кривится, еще раз горячо целует ее, так, что она чувствует весь жар его плоти, жесткую поросль волос на его груди, ощущает колкую щетину под своими пальцами, когда касается мужского лица. Он сжимает ее так сильно, что, возможно, ей больно, но Трис не чувствует этого. Лишь губы и руки. Она знает, что она счастливая, везучая. Золотая девочка, не иначе. Потому что это самый бесценный дар — сидеть вот так, видеть любимые глаза и осознавать, что кто-то в этом огромном, таком бескрайнем мире столь сильно тобой дорожит. Конечно, есть еще родители. Но эта любовь иного толка. Найти своего человека, понимающего тебя с полувзгляда, полуслова — это наивысший дар, бесценный подарок судьбы. Мир жесток, но столь прекрасен. Трис Приор это знает.
Когда она оказывается на полу, стоя босыми ногами, то тут же начинает одеваться. Тобиас лежит на кровати, раскинувшись на всю ее длину, и наблюдает за девушкой с ленивой улыбкой. Трис косит на него глаза и молча продолжает одеваться. Когда сантиметры вожделенной кожи скрываются под слоем материи, лишь тогда молодой человек тянется, потом резко садится, напрягая мышцы пресса, и ищет на полу рядом с кроватью свою футболку.
— Я пойду на завтрак. Он уже начался. Хочу, чтобы мне хоть что-то досталось.
— Иди, — кивает он и смотрит так лукаво. Трис закатывает глаза, скрываясь за тихо скрипящей дверью, а Тобиас продолжает шально улыбаться.
Они ненормальные, отравленные чувством счастья. Им не вредит даже то бедственное положение, в котором они оказались. По правде, последние часы молодой человек просто старался об этом не думать. Наслаждался обществом Трис, ее улыбкой, смехом, крохотными точками веснушек на носу и щеках, выбившейся прядью из конского хвоста. Его девочка сильная, смелая и такая храбрая. Иногда ему за нее страшно. Сердце екает за грудиной, сбивается с ритма, и тогда Четыре прерывисто дышит. С Трис Приор все хорошо. Пока он рядом, с ней всегда будет все хорошо.
Девушка же спускается вниз. На выходе из комнаты, отведенной Тобиасу, она сталкивается с его матерью. Эвелин Джонсон смеривает Трис взглядом и уходит в противоположном направлении. Приор сверлит ее спину взглядом, а потом берется за перила лестницы, начиная считать ступени подошвой своих ботинок. Девушка знает, что не нравится матери Тобиаса. Джонсон достаточно к ней благосклонна, но иногда Трис кажется, что она говорит со змеей или со зверьем похуже. Та так улыбается, так смотрит, что неприятное, сосущее чувство завладевает всем существом Приор. Она лишь морщится и отводит взгляд. И чем только эта Джонсон лучше Мэттьюс?
В большом зале стоит гвалт. Такой знакомый, что Трис кажется, что она вновь в Бесстрашии. Там всегда было так шумно в столовой. Она помнит смех и шутки Юрая, громкий голос его старшего брата, добрую улыбку Уилла, смачное чавканье Эдварда, хохот Кристины и глаза Тобиаса, которые смотрели на нее через все столы, всех людей, прожигая и обволакивая, даря невероятное тепло. Кажется, что это было в другой жизни, что прошли века, а не какой-то месяц.
Трис хмыкает своим мыслям и садится рядом с Юраем Педрадом. Друг задумчив, нехотя копается вилкой в еде, как-то рассеянно отправляет себе в рот куски тушенки, медленно пережевывает мясо. Трис смотрит на него несколько секунд, а потом щелкает перед носом юноши пальцами.
— Юрай?
— А? Да? Что? — Он моргает несколько резко и, наконец, признает подругу. — Ты хочешь есть?
— Вообще, хочу, — отзывается Приор. — Ты такой задумчивый, — говорит она, когда Юрай протягивает ей консервную банку тушенки. Трис брезгует вилкой и достает мясо пальцами. И плевать, как это выглядит со стороны.