Если бы не Эрик…
Мысль запинается, замирает. Почему, в сущности, он ей помогает? В чем причина такой самоотверженности? Он ведь делает это. Грубо. На свой вульгарный, невыносимый манер, так, что хочется закатить глаза к потолку и ответить ему матерно и не менее грубо. Кристина никогда не любила агрессию, говорила вежливо, а теперь научилась гнуть маты и отвечать ударом острой ладони на удар. Она попала в Бесстрашие. Солдаты? Чушь. Убийцы, монстры. Хотя, говорят, эта фракция не всегда была такой. Кристина же хотела быть свободной, но даже свобода в этом мире сплошная фикция.
Страх. Ярость. Грань жалости. Безысходность. И благодарность. Последняя эмоция такая странная, такая теплая и непривычная по сравнению со всем тем, что она испытывает. В груди клубится, ударяет о стенки и мышцы. Благодарность. Мир может быть продажен, скуп и сух, может быть так циничен, что смерть друзей, их моральное уродство воспринимаешь как должное, но мир так парадоксален. И там, где есть смерть, есть и жизнь. И свет проклинивается, пробивается сквозь тучи. Благодарность.
Кристина испытывает к Эрику благодарность. Такую яркую, такую огромную. Это чувство слишком велико, чтобы держать его в себе.
Когда девушка встает на ноги, она понимает, что выпила слишком много. Кристину пошатывает. Ну и черт с ним. Ей давно не было так паршиво. Это дико, когда тебя пытается убить парень, которого ты называла своим другом. Смыкает пальцы на твоем горле. Кристина всхлипывает, вытирает щеки ладонями. Ее душат слезы. И в голову приходит лишь одна ясная мысль.
Она хочет к Эрику.
Не важно, где он и что делает, не важно, что может смерить холодным взглядом безразличных глаз, послать матерным словом, даже ударить. Она просто хочет к нему. С ним… спокойно, что ли. Он спасал ее, помогал ей. Ее тянет к нему. По-дурацки все выходит, не так, как надо, не так, как должно быть. Кристина хочет видеть не Трис, свою лучшую подругу, не Юрая, юношу, которому она так сильно нравится и который сам у нее вызывает лишь теплые чувства и симпатию. Нет. Она хочет видеть циничного и холодного человека, острого, словно бритва, ядовитого, как змеи в террариуме. Ей с ним не страшно.
Почему мне с тобой не страшно, а, Эрик?
Кристине кажется, что она жила в пластилиновом мире. Она не знала, что такое война. И теперь понимает, что и не хотела бы знать. Страшно. Страшно. Страшно. Словно мантра, заклинание, стылый шепот губ. С ней по-прежнему ее нож. Ногой девушка случайно пинает бутылку, и та с глухим стуком падает на пол. По стеклу бежит трещина. Похоже на ее жизнь.
Кристина идет медленно, цепляется ногами за валяющиеся камни. Уже стемнело. Кое-где горят огни. То ли работает электричество, то ли природное пламя. Словно отбросило в каменный век. Девушка хочет фыркнуть, но понимает, что слишком напилась. Тело плохо слушается, хотя мысли, на удивление, остаются достаточно ясными. Кристина вертит головой. Она понятия не имеет, где Эрик, что она скажет ему, когда его найдет. Слушай, я тут это, хочу с тобой побыть, ты не против? Да он вскинет брови и тут же пошлет ее. И правильно сделает. Свет еще таких дур не видывал. Это все стресс, эмоции, боль и страх. Но взять себя в руки у Кристины не получается. Она просто знает, что ей нужно к нему. И точка.
Девушка решает начать с банального — искать Эрика на этаже, который отведен под правящую верхушку афракционеров. Следовательно, именно там была его комната, именно там она видела его и Тори, тогда, когда… Кристина запинается и мотает головой. Вот об этом еще думать не хватало. Но темные точки глаз вытатуированного ящера на мужской спине светятся в ее памяти опасными огнями. Лютость какая-то. Девушка снова трясет головой. Хватит. Она хочет поговорить. Да, поговорить. Найти хоть какие-то ориентиры в этой неопределенности.
Здание разрушено сильно. Пострадала его правая часть, снесло общую спальню и запасы продуктов. Что с этим делать — забота Эвелин Джонсон. До оружейной враг не добрался. В целости осталась и комната самой Джонсон, так называемый штаб, где проходили все собрания лидеров. Значит, комната Эрика тоже должна была сохранить свой прежний вид. Кристина огибает большой валун и берется за перила лестницы. Алкоголь в крови нещадно ослабевает ее тело, нагоняет сон, но девушка борется с этим чувством. Упрямо и уперто. Она поднимается по ступеням, запинается время от времени. Ей даже становится смешно. Она хмыкает, фыркает и понимает, что пить ей так больше нельзя. Зато вдруг перестало быть так одуряюще страшно. Какие-то солдатики с автоматами наперевес, кровушка под ногами. Кажется, у Кристины начинается истерика. Вдох. Выдох. Она останавливается на мгновение, чтобы взять себя в руки, и преодолевает последние ступеньки.
Этаж выглядит чистым, лишенный видимых следов повреждений, лишь каменная крошка и пыль оседают на самом полу. Из-за некоторых из закрытых дверей доносятся приглушенные голоса. Значит, люди там есть. Хотя Кристина не удивляется. Уже слишком поздно. Ее брожение по штабу заняло много времени — она даже сама не заметила, слишком поглощенная мыслями и собственным пьяным состоянием.
Девушка все еще помнит, как выглядит дверь Эрика, поэтому подходит к ней уверенно. Мнется перед самым входом, а потом стучит костяшками по гладкой поверхности. Стук отзывается зудом в суставах. Девушка морщится, а затем дергает дверь за ручку, чуть надавливая вниз. Сначала она не может понять, есть ли кто-то в комнате или нет. Как-то темно. Потом вспыхивает свет, и она видит Эрика. Мужчина сидит на кровати, широко расставив ноги. Пальцы его отпускают шнур электрической лампы, примостившейся на скособоченной тумбе. На Эрике нет привычных футболки и куртки. Кожа его влажная, руки грязные. Видимо, он занимался какой-то работой, помогал разгребать завалы или что-то такое. Кристина опирается о косяк и косо смотрит на него. Она знает, что он тут же учует запах алкоголя. Но ей почему-то плевать. Не будет же он ее отчитывать как маленькую девочку за то, что она пила. У нее были причины пить.
— Чего тебе? — сухо спрашивает Эрик, смотря на нее без интереса.
Кристина жмет плечами. Знала бы она, для чего сюда пришла и чего ждет от этого мужчины. Она всего лишь чувствует покой, находясь рядом с ним. Это так дико, так абсурдно, что можно было бы рассмеяться, если бы это не было правдой.
— Можно с тобой поговорить? — решает она. Пусть поведает ей, что, черт возьми, творится.
— Ты пьяная, — говорит он, не сводя с нее внимательных глаз.
— Ага, — отзывается она, — было слишком паршиво.
Эрик почему-то ухмыляется. Трет свою шею рукой, встает на ноги и идет к раковине. Кристина наблюдает, как он открывает кран и смачивает руки, трет свою кожу, и мышцы его на спине бугрятся. Девушка не сводит с этой картины взгляда. И что-то внутри волнует ее. Очередная дурость.
— Не прожги дыру.
И тогда она вспыхивает, спешно отводит взгляд, вперивая его куда-то в стену. Комната у Эрика простая. Даже еще более аскетичная, чем была у него в Бесстрашии. Кровать, стол, стул, деревянная тумба, раковина и куцое зеркало, заляпанное чьими-то пальцами. Может, даже женскими. Ядовитая мысль. Кристине она не нравится.
— О чем ты хочешь поговорить? — спрашивает он, вытирая руки полотенцем и смотря на нее. — Я хочу спать, так что живее.
— Спать? — ирония в ее голосе неприкрытая.
— Хочешь составить компанию?
Девушка вспыхивает снова. Волосы у нее короткие, не закрывают полностью все лицо, а Эрик словно наслаждается ситуацией, тем, как смущает ее, заставляя ее щеки алеть. В этом есть почти что-то нормальное. Как бывает между мужчиной и женщиной. Странно, что она совсем не удивляется таким мыслям, стоит тут, около косяка его комнаты, и думает о том, что между ними давно что-то латентно запрятано. И сама не знает, когда уже успела принять это как данность, согласилась с этим фактом. Это точно дико. Но Кристине не кажется это отвратительным. Она ведь благодарна этому человеку. Эрику можно быть благодарной, и мир еще не пошатнулся.