На секунду Джеймсу кажется, что Стив говорит про кого-то другого. Та женщина, которую он описывает, просто не может быть Наташей. Это не та Наташа, которую он знал, вовсе нет. Это кто-то чужой, незнакомый.
– Заткнись, – он снова слышит себя будто со стороны.
Стив презрительно поджимает губы и, кажется, порывается сказать еще что-то, но Джеймс его прерывает:
– Она умерла из-за тебя. Если бы не ты, ничего бы не случилось.
Губы растягиваются в злорадном оскале, когда он видит, как Роджерс отшатывается назад и бледнеет настолько, что разводы грязи на его лице кажутся почти черными.
– Да, – Барнс не знает, кого он пытается убедить в правдивости произнесенных слов: мальчишку или себя, – это все твоя вина.
– Ты… – У Стива дрожат губы. На лице остаются только две краски: белая – все цвета ушли, и черная – грязные пятна да непроницаемые глаза. – Ты – больное зверье.
Джеймс заливается смехом. Откидывает голову назад и смеется. Выходит из комнаты, оставив замершего, съежившегося Роджерса одного, спускается по скрипучей лестнице вниз и смеется. Садится около окна, сложив ружье на колени, и смеется.
Стиву кажется, что проходит вечность до того момента, когда он, наконец, может выдохнуть. От показного спокойствия и холодности не осталось и следа, его начинает трясти. Он поворачивается спиной в закрытой двери и приближается к окну.
– Не осталось никого, кто заплакал бы по тебе, – Стив слепо смотрит сквозь грязное стекло на алое, опускающееся за горизонт солнце, и в глазах все расплывается от слез, – никто не заплачет по тебе, Барнс.
Ровно на этом же месте, на первом этаже, Джеймс сидит на полуразвалившемся стуле и смотрит вперед незрячими глазами. Из горла вырываются хриплые, задушенные смешки. Он кусает сухие губы и быстро, будто кто увидит, утирает покрасневшие глаза засаленным рукавом.
========== Осень ==========
Комментарий к Осень
Postumus (лат.) – посмертный
Осень
Первая половина сентября выдается теплой. Солнце мягко согревает землю, проливаясь золотистыми лучами сквозь белоснежные облака.
Они продвигаются медленно. Раздражающе медленно, считает Барнс. И почти не разговаривают. Обмениваются парой тройкой фраз в сутки, в лучшем случае. «Привал», «подъем», «отбой» – основные реплики мужчины, и большего от него не дождешься. Он постоянно на взводе, постоянно раздражен и стоит ему только услышать от Роджерса хоть слово, как он тут же начинает накручивать себя еще больше.
Конечно, он зол. У него есть причины для этого: они потеряли часть оружия, часть продовольствия, большую аптечку и карту одного из штатов. Они потеряли Наташу. По Джеймсу это бьет сильнее, чем он мог подумать. Теперь некому прикрыть его спину, он потерял компаньона, опытного проводника, сильного и выносливого бойца. Он потерял друга. Наташа была с ним на протяжении долгого времени. Терпела его заскоки, проблемы со сном, проблемы со здоровьем, его нудное бурчание и не менее нудное молчание. Несмотря на то, что зачастую Барнс был абсолютно невыносим, она все равно была рядом, верно, неотступно следовала, стояла плечом к плечу. Джеймс вдруг осознает, как много она для него значила и как много делала, никогда не жалуясь, не высказывая недовольства. И как мало он ее ценил. Джеймс скучает по Наташе. По той Наташе, которая всегда держала все под контролем, знала, как постоять за себя, как постоять за дело, которому посвятила почти всю свою жизнь. По той Наташе, жизнь которой, в итоге, стоила пары кусков мыла.
Он знает, что не смог защитить ее, не смог уберечь. И знает, что те слова, сказанные мальчиком, были правдой. Барнс чувствует себя предателем, Барнс чувствует себя никчемным, растоптанным, брошенным. Он думает, что у него не осталось никого.
Мрачные, депрессивные мысли и настроения не могут долго таиться внутри, вскоре они дают о себе знать. Во время редких встреч с зараженными – городки и поселения встречаются не так часто – Барнса охватывает какая-то адреналиновая, первобытная ярость, которая застилает глаза и почти не дает здраво мыслить. Джеймс знает, сохранять ясный ум во время драки – одно из самых важных условий, но все реже вспоминает об этом. Он больше не выжидает, не старается подкрасться тихо или же вообще незаметно уйти, если есть такая возможность. Он первым вступает в бой, агрессивно продавливает путь вперед, поражает врага – как и прежде – одним точным, вымеренным ударом, но большую часть сил тратит на абсолютно ненужные, по сути лишние телодвижения. Стив – как и прежде – наблюдает со стороны. И каждый раз он снова и снова убеждается – ничто, черт возьми, не как прежде. Барнс не замечает, Барнс не понимает, Барнс теряет контроль над собой, не отдает себе отчет, что не имеет никакого смысла вспарывать очередного щелкуна, которому за секунду до этого размозжил голову о стену дома. Точно так же не имеет смысла отрубать конечности у пары зараженных, которым Джеймс сносит покрытые пластинами головы. И втыкать с чавкающим звуком нож по самую рукоять в уже развороченное брюхо, из которого хлещет почти черная кровь и начинают вываливаться сгнившие внутренности, при этом второй рукой крепко вцепившись в свернутую шею – это тоже бессмысленно.
Стиву страшно за Барнса, а вот за себя почему-то нет. Ему придется плохо в том случае, если медленно съезжающий с катушек Джеймс окажется заражен.
Роджерс смотрит на очередную кровавую бойню, разворачивающуюся перед ним, привычно отмечает уверенные, быстрые атаки и удары, а потом отводит глаза, когда мужчина не останавливается и продолжает рубить без разбора валяющиеся вокруг тела. За сколько он положил группу из пяти зараженных? Мальчику кажется, что прошло меньше двух-трех минут. Он отворачивается, но закрыть уши, чтобы не слышать звуки, с которыми лезвие проникает в плоть, не может. Стиву кажется, что в этот раз он не сможет сдержать болезненный стон, рвущийся из горла, когда Барнс выпрямляется, и тяжело дыша, откидывает волосы с лица, которое забрызгано чужой кровью.
***
Вечером быстро темнеет. Они сидят около полуразвалившейся хижины и ждут, пока догорит костер. В синеве сумерек лицо мужчины кажется особенно осунувшимся и уставшим. Барнс мало спит. Стив как-то особо остро обращает на это внимание только после того, как Наташа уходит. Он думает, что это связано еще и с тем, что Джеймс не доверяет ему, думает, что Роджерс ни на что не годен в плане защиты и охраны. Будто стоит только Барнсу сомкнуть глаза, как тут же нападет орда зараженных, а Стив их просто не заметит.
Мальчик все еще зол и обижен. Сначала ему кажется, что он ненавидит своего проводника за те слова, что Барнс говорит ему в том доме, на втором этаже.
Потом Стив едва может оторвать ноги от земли, потому что чувство вины ложится многотонной плитой на его тщедушные плечи.
Позже он чувствует презрение к себе, потому что из-за него правда одни проблемы, и он не может защитить не то что близких и друзей, он даже за себя постоять не в состоянии.
А потом возникает презрение к Барнсу – тот не хочет признать, что его вина тут тоже есть, ведь они оба не смогли уберечь Наташу, они оба подставили и предали ее.
В конце концов, в душе Стива рождается сочувствие к Джеймсу, потому что до Роджерса доходит одна простая вещь, и после пришедшего понимания он больше не может смотреть на мужчину как прежде, теперь он видит все его действия под определенным углом. Теперь все, что творит Барнс, буквально кричит о том, что этому упрямому, упертому мужику нужна помощь. А ведь сначала Стив верил, что Джеймс сам увидит то, что лежит на поверхности и позволит Роджерсу помочь, но то ли мужчина слишком боится показаться хоть немного человечным, то ли все гораздо хуже, чем предполагал мальчик, и Барнс уже с головой погрузился в черное, удушающее самоистязание.
– Отбой, – бросает мужчина, когда остается несколько едва тлеющих угольков.
Он поднимается, тушит остатки костра землей и первым идет к покосившемуся домику. Стив послушно поднимается и заходит следом. Они молча готовят спальники. Роджерс все поглядывает, как ему кажется незаметно, в сторону Барнса, думает, как лучше начать разговор, и буквально кожей чувствует волны раздражения, идущие от мужчины. Барнс умудряется невербально дать понять, что закрыт и глух к любым проявлениям общения. Стив глубоко вдыхает и, наконец, решается. Только открывает рот, чтобы начать, как мужчина едва заметно качает головой.