На самом деле у него нет плана. И это тоже ему несвойственно. Джеймс привык просчитывать все наперед. Единственное, что он знает точно и в чем он уверен, так это в том, что Стив не пойдет ни в какой Солт-Лейк-Сити. Барнс не позволит препарировать мальчишку, как крысу.
Мужчина не задумывается, насколько его поступки правильны с точки зрения морали, вопросов нравственности, долга и подобных вещей. Да, это эгоистично. Он ставит жизнь одного человека выше всех остальных жизней. Вот только ему нет дела до других. Ему все равно. Наличие иммунитета у Стива значит лишь одно – мальчик не погибнет от вируса, не станет одним из зараженных. Это главное. От всего остального Барнс сможет его защитить.
Что собирается делать сам Джеймс? Вот он-то как раз и пойдет туда. Дойдет до пункта В, до конечной точки. И что там случится? Этого мужчина не знает. Как вариант, можно появиться перед людьми Фьюри и сказать, что он потерял мальчишку. «Погиб смертью храбрых». Джеймс прекрасно понимает, что этот вариант – никакой не вариант вовсе. Значит, придется делать то, что у Барнса получается лучше всего. То, чем он занимался почти всю свою жизнь. Лгать и убивать.
Он не знает, сколько там людей: как много врачей, есть ли солдаты, а если есть, то сколько? Было бы неплохо разжиться схемами госпиталя, но это вряд ли возможно. Барнс не знает как, но избавится от всех, кто может добраться до Стива, причинить ему вред. Стив останется с Джеймсом, никто не заберет мальчика у него. Никто.
– Договор с Фьюри был таков – сначала в город прихожу только я. Ты должен был остаться с Наташей. А я должен был убедиться, что все в порядке – ученые на месте, готовы встретить тебя и начать работать над получением вакцины. Если все складывалось именно так, то я возвращался за вами, и мы вместе шли в госпиталь. Если нет, то я либо возвращался, и мы двигались обратно – в Нью-Йорк, либо не возвращался, в силу различных обстоятельств, и тогда вы с Наташей уходили одни. Вот и все. Мы следуем договору, Стив.
– Я не знал этого, – Роджерс удивленно смотрит на него. – Мистер Фьюри не говорил мне ничего подобного.
– Конечно, – соглашается Барнс, ничем не выдавая то напряжение, которое охватывает его изнутри, – об этом знают два человека – я и сам Ник. Даже Наташа была не в курсе.
Мальчик доверчиво смотрит ему в глаза и Джеймс видит, что ему верят. Ложь выдала себя за правду. В который раз.
– То есть, я остаюсь здесь, а ты отправляешься в город? Встречаешься с врачами, а потом возвращаешься за мной? – еще раз уточняет мальчик.
– Да, все так.
– Ты не можешь пойти один. Это опасно.
– Мелкий, – Джеймс усмехается и треплет Роджерса по волосам, – не о чем переживать, этот план обсуждался мной и Ником. Я знаю, что делаю. Все просчитано.
– Словить пулю – это тоже было просчитано?
– Нагнетаешь, – коротко бросает Барнс.
Легко задевает согнутым пальцем кончик носа мальчика. Стив тут же перестает хмуриться и расплывается в улыбке.
– Мы еще поговорим об этом.
– Угу, – мужчина вновь берет топор в руки и поворачивается к Роджерсу спиной. – Аккуратнее. Смотри по сторонам. – Говорит он на прощание.
Стив на мгновение прижимает ладонь к широкой крепкой спине, гладит между лопаток, разворачивается и идет в сторону фермы.
***
Он входит одним плавным, слитным движением в расслабленную, узкую дырку. Стив тут же привычно сжимается вокруг него. Мужчина медленно толкается бедрами, практически не выходя. Джеймс с грубоватой нежностью прижимает мальчика ближе к себе так, что между ними вообще не остается никакого расстояния. Роджерс облизывает вишневого цвета губы, сверкает прозрачными глазами из-под трепещущих ресниц и на выдохе целует Барнса. Они обмениваются короткими ласковыми поцелуями, жарким дыханием.
– Стив. Стиви, – зовет он, прижимаясь губами ко лбу, векам и щекам мальчишки.
– Глубже, Джеймс, вот так, дааа… – Роджерс откидывает голову назад, подставляя шею под поцелуи.
Он вжимается в Барнса, потирается о него, крепко обнимает за шею. Ему нравится, когда Джеймс грубоватый, берет его быстро и резко, придерживая зубами за холку, как щенка, вдавливает своим весом в кровать. Но такой Джеймс – неторопливый, тягуче-нежный и плавный – нравится ему еще больше.
– Вместе, Стиви, хорошо? – шепчет через какое-то время Барнс, не переставая гладить тело мальчика и целовать его лицо.
Роджерс лишь кивает, не разрывая поцелуй. И мелко дрожит, всхлипывая, когда чувствует непривычную пустоту. Джеймс выскальзывает из него и сжимает оба члена в руке.
Они кончают, прижимаясь друг к другу, размазывая по животам смешавшуюся сперму.
– До конца весны два дня, – вдруг говорит Стив, когда Барнс одной рукой мягко перебирает его волосы, а другой невесомо поглаживает твердые наросты, которыми покрыты следы от зубов на внутренней стороне правого плеча.
– Уже один, – поправляет мужчина. – За полночь.
– Ты обещал показать мне созвездия. Весенние, – напоминает Роджерс, прижимаясь губами к шрамам на левой руке.
– Черт, точно, – Джеймс совсем забыл про это. – Сегодня вечером, хорошо?
– Когда вернешься с охоты?
– Да. Пойдешь со мной? – вдруг спрашивает он.
Первые два раза он ходил с Джоэлом. Старик знакомил его с местностью. У Барнса никогда не было проблем с ориентированием, так что теперь можно пойти с мальчиком, как раньше.
– Пойду, – Роджерс радостно кивает.
– Тогда спи. Выходим рано утром, – он целует Стива в висок и ждет, пока мальчик удобно уляжется у него под боком.
***
Джеймс вдыхает полной грудью легкий, свежий аромат полевых цветов. Солнце только встает и мягкие, пастельные цвета ложатся на фиалки, будто нарисованные акварелью. Он хочет наклониться и провести рукой по бархатистым влажным от росы лепесткам.
– Как красиво.
Он оборачивается и замирает.
– Наташа?
Девушка счастливо улыбается ему. Так, как улыбаются только старым друзьям после многолетней разлуки.
– Ты… – он жадно разглядывает ее, – ты очень…
«Красивая».
Барнс помнит ее такой только на фотографии. Старая, потертая по краям фотокарточка, где Наташа еще сохранила детскую мягкость в чертах лица, и где даже поблекшие от времени краски не смогли скрыть яркую, слепящую рыжину длинных локонов.
– А ты помолодел, – и такого смеха, словно колокольчик звенит, он тоже не застал.
– Я скучал, Нат, – признается он, накрывая ее прохладную мягкую ладошку на своей щеке.
– И я скучала, Джеймс, – она заглядывает ему в глаза своими чистыми, сияющими глазами.
– Что ты тут делаешь? – он немного растерян.
Они стоят посреди фиалкового поля, вдалеке виднеется темный густой лес. Дубы, вроде. Небо, как натянутый тент. И все кругом безмолвно и неподвижно, ни единого дуновения ветра.
– Плету венок, – отвечает она. И в ее глазах мелькают искорки смеха.
Джеймс опускает взгляд и правда замечает в ее руках почти законченный венок. Фиалки и еще какие-то мелкие цветочки.
– Что это? – Джеймс осторожно показывает пальцем на длинную веточку, которую тоже украшают фиолетовые бутончики.
– Розмарин. Ты что, не узнал? – Наташа удивленно вскидывает брови, когда мужчина отрицательно качает головой. – А это барвинок, – она указывает на мелкие цветочки. – Нравится?
– Да.
В ответ девушка кивает и продолжает плести венок. Джеймс терпеливо ждет, стоя неподвижно напротив Наташи, которая быстро и ловко переплетает стебли, создавая причудливый узор. Под ее пальцами будто из воздуха появляются все новые и новые цветы.
– Готово, – через какое-то время говорит она.
Приподнимается на носочках и Джеймс послушно склоняет голову, чтобы Наташа смогла надеть на него венок.
– Вот так хорошо, – она бросает ласковый, но почему-то погрустневший взгляд на мужчину. Поправляет свое творение, гладит Джеймса по волосам и отступает на шаг.
– Нам пора возвращаться, – она смотрит куда-то ему за спину, – хорошо, когда есть куда возвращаться, правда, Джеймс?