Сержант Метвин козырнул с возросшим уважением и прикрыл дверь в кабинет, отгоняя неизбежных зевак-сослуживцев.
Слайт поднялся с пола не сразу; какое-то время он полулежал, прислонившись к стеллажу с бумагами и вправляя себе челюсть, потом грузно, тяжело встал, осматривая меня с изумлением и тревогой.
– Почему ты не предупредил, что Мак-Феникс бисексуал? – прошипел я, борясь с желанием поддать ногой в пах.
– Что с тобой, док? – казалось, Слайт не расслышал вопроса.
– Он изнасиловал меня, черт подери, почему ты не рассказал мне всей правды, ты, инспектор вшивый?
– Откуда я знал? – резонно возразил инспектор. – Среди высшего света много таких, но не все кричат на перекрестках ради рекламы… Подожди. Что ты сказал?
– Он изнасиловал меня, – терпеливо повторил я, падая в кресло. – И я хочу подать заявление.
– Д-да, конечно… – пробормотал Слайт, доставая из стола чистый бланк и авторучку. – Послушай, как же так… Черт!
Он полез вглубь стола, в какие-то свои тайники, и выудил непочатую бутылку бренди. Откупорил ножом, привычным жестом, достал стакан, плеснул:
– На-ка, выпей, только губы береги, сожжешь.
Мог бы не предупреждать: искалеченные губы болели при каждом слове, но я готовился к худшему, к даче показаний в присутствии смазливой секретарши. Бренди упало в пустой желудок, и меня чуть не вывернуло наизнанку. Однако голова прояснилась, по жилам побежало тепло, и я сам налил еще, проглотил и промокнул губы платком.
На счастье, все тот же Метвин вызвался фиксировать мои показания; попутно была поставлена на уши целая бригада врачей, меня подняли с места и повели по кабинетам, от их проклятых изысканий я снова почувствовал себя жертвой насилия. Никаких разрывов и внутренних кровоизлияний у меня не обнаружили, но старательно запротоколировали каждый синяк и ссадину. Бумаги ложились аккуратной стопкой на стол Слайта, он лично брошюровал их в невзрачную папку поверх моего заявления. От помощи местного психолога из реабилитационного центра я отказался. Сам справлюсь, не маленький.
В перерывах я рассказывал. Все, подробно и без утайки, стараясь не скрывать и не приукрашивать.
В ходе рассказа всплыли нестыковки и неточности.
– Только не думай, что я издеваюсь, – задумчиво высказался Слайт, – но не мог Мак-Феникс угрожать тебе в кабинете. Понимаешь, док, мы следили за ним: он действительно уехал из Стоун-хауса. Утром в воскресенье он выехал в Пул, заглянул к тамошним механикам, справился о запчастях на заказ, потом в своей милой манере махнул в Лондон, устроив по дороге пару-тройку мелких ДТП: на одних его штрафах за превышение скорости можно сколотить состояние. В Лондоне он зашел в свой дурной клуб, просидел около часа. А вот дальше сыщик, ведший наблюдение, рапортует: лорд выскочил из клуба, будто его там резали, прыгнул в машину, вдавил педаль и не сбавлял скорость до самого Кингсайда. На полном ходу ворвался в Стоун-хаус и бросился в дом, позабыв про машину. Думаю, тогда ты и увидел его. На пороге оружейной. Видимо, в кабинете лорда установлена сигнализация, дающая сигнал на мобильный, из-за нее Мак-Феникс сорвался с места и летел домой как сумасшедший.
Я как следует обдумал слова Слайта:
– Фрэнк, но я видел его! Так ясно и четко, как тебя! И нож в его руке, он был, Фрэнк, я не придумал… – внезапно я осекся и прикрыл глаза. А что еще я видел?
Чудовище, монстр, убийца-психопат смотрел на меня, щурясь на ярком свету, а за его спиной… Почему-то отчетливо пахло морем: тогда, на побережье, этот запах не вызвал вопросов, он был уместен, но теперь… Ведь в воздухе мансарды царили исключительно лаки и растворители, сплошная химия, и вдруг, в затхлой каморке – море! Откуда? А плащ за спиной? А отблески пожара? И этот странный пейзаж: чужой берег, залив, скованный льдом? Короткий меч в руке…Ухмылка немого лакея…
Туман. Это все туман, обостривший мое воображение и восприятие. Будь он проклят уже! Как стыдно… Какого ж черта я там устроил со страху?
– Получается, – задумчиво уточнил я, – что я видел картину? Если так, писал ее гений. Безукоризненная проработка деталей, точнее фотографии!