– Лорд Мак-Феникс знаком с одним художником, – подал голос Метвин. – Да вы слышали о нем, Роберт Харли, тот чудак, что отказался выставлять свои работы. Они вместе учились в Оксфорде, но дружат до сих пор. В свете сказанного вами думаю, они любовники.
Слайт зыркнул на разговорчивого сержанта, и тот заткнулся, опустив глаза.
Я не обратил внимания: мне было плевать на всех любовниц и любовников Мак-Феникса. Внимательно изучив протокол лист за листом, я подписал свои показания. Слайт принял их с таким кислым видом, что и дурак бы понял: мое заявление для них, как заноза в заднице. Я наотрез отказался входить в положение инспектора, сухо распрощался и вышел прочь. Последовательный Метвин догнал меня в коридоре и взялся отвезти домой.
Миссис Флиттл, по счастью, не оказалось дома; я открыл дверь своим ключом, верный долгу сержант поднялся наверх, осмотрел помещение, проверил все шкафы и кладовые. Для них я стал ценным свидетелем, Метвин без лишних раздумий занес меня в программу по защите и пообещал прислать полисмена для постоянного дежурства.
Закрыв, наконец, дверь за исполнительным сержантом, я сел на пол и позволил себе несколько минут сухих рыданий, отрешенно отмечая в уме явные и скрытые признаки психического расстройства. Выводы получились забавные. Настолько, что рыдать и рвать волосы от незаслуженной обиды расхотелось. Не поленившись, я поднялся наверх, завел на себя особую тетрадь и четко, по полочкам разложил все предпосылки своей болезни, ускоренное развитие и наиболее действенные пути к излечению. Потом я сделал себе упоительно горячую ванну, наполнив до краев пеной своей домохозяйки – с ромашкой и лавандой, погрузил в белоснежное сверкающее облако свое истерзанное тело и постарался расслабиться.
Меня разбудила остывшая вода. Кое-как продрав глаза, я смыл с себя клочья пены, промыл все свои ссадины и кровоподтеки, умело обработанные врачами Скотланд-Ярда, снова смазал их, забаррикадировал дверь спальни и рухнул в постель.
***
Всю следующую неделю я редко выходил из дома. Начиная с понедельника, я отменил все приемы, оставив в расписании лишь одного пациента – себя самого. Возможно, это звучит как бред, но я раздвоился: кто-то внутри меня, холодный и циничный, анализировал события и истеричную реакцию на вполне безобидные раздражители, проводил параллели и давал советы второму, чертову параноику, прописавшемуся в моей душе с легкой руки Курта Мак-Феникса.
Медленно, шаг за шагом, я возвращал себя в нормальное состояние после приступа, излечиваясь от фобий и маний, я вел себя к свету разума точно ребенка за руку, помогая преодолеть высокие ступеньки, я возился со своим рассудком, как с музейной редкостью на реставрации, подобно палеонтологу, я разыскивал уцелевшие в песке безумия кости и складывал одну к другой. Я истово верил в свое исцеление, а значит, был на пути к успеху.
Это туман, – твердил я нехитрую мантру, – это просто туман. На этот раз он обошелся мне дороговато, но жизнь продолжается!
Я даже ни разу не позвонил учителю, я справлялся сам.
Внизу, в комнатке, которую миссис Флиттл гордо называла «офисом», поселился полисмен, до того франтоватый на вид, что меня подмывало двинуть ему в рожу, но хозяйка при виде франта таяла, будто сахар. Раз в день, ближе к вечеру, меня навещал Слайт, неизменно угрюмый и виноватый. Он ронял себя в кресло, мы пили виски, курили и говорили ни о чем. Мак-Феникс в этих разговорах был темой закрытой, но из молчания Слайта я делал вывод, что лорд, как и прежде, проводит дни в своем загадочном клубе, а по ночам гонит «Ягуар» по автострадам до побережья. Убийства временно прекратились, но ни я, ни инспектор не питали иллюзий: рано или поздно маньяк о себе напомнит.
В четверг Слайт притащил папку с моими показаниями, я взял ее и спрятал в собственный сейф. Все было ясно без слов, мы кисло улыбнулись друг другу, старина Фрэнк шумно вздохнул и рухнул в кресло, требуя шерри.
– Ты только не сердись, – невесело буркнул Слайт. – Если мы пришьем ему изнасилование, он откупится и заляжет на дно. Скандал замнут и забудут, а девчонки снова пойдут под нож. Мне же нужно хорошенько ухватить его за жабры! Тот портрет, что ты видел, – очень хороший след, кто-то его таким видел, кто-то его так нарисовал! Не знаю, почему он не уничтожил картину, но это почти улика, которую я не могу игнорировать, понимаешь?
– Понимаю, – кивнул я, доставая бутылку. – Ты хочешь, чтобы я вернулся в Стоун-хаус?
– Боже упаси! – искренне замахал руками Слайт. Но задумался, что послужило ответом.
Впрочем, он быстро простился с сорванными планами и жестко подтвердил: