***
В Стоун-хаусе все было по-прежнему. Навороченная система освещения послушно отозвалась на мой голос, изумленный до крайности Питерс принял у меня пальто и шарф. Во взгляде лакея, брошенном тайком на лорда, читалось искреннее уважение, видимо, малый не верил в мое возвращение. Курт распорядился поселить меня подальше от собственной спальни, но я, справившись с волнением и дрожью в коленях, отклонил предложение и довольно твердо прошел в уже знакомую мне гостевую. Лорд хотел помешать, но я толкнул дверь и замер на пороге, охваченный противоречивыми чувствами.
…со мной этот номер не пройдет, я не дам тебе отлежаться мордой в подушку, ори, ори, я сказал, сука, не зажимайся, кончай, в руку мне кончай… Теперь возьми в рот мои пальцы… Чувствуешь вкус? Это твоя сперма, Джеймс Патерсон, осознал? Ты словил кайф от того, что я с тобой вытворяю, расслабься уже и перестань из себя строить… сопротивляешься, сука? Или тебя с этого штырит? Парень, да ты просто сокровище! Ну-ка… Еще… Я. Хочу. Еще. Иди сюда…
Мне показалось, прошедшая неделя была всего лишь сном, вязким, кошмарным, жизнь остановилась и только теперь стронулась с места, лениво беря разгон. Не застеленная кровать, смятые простыни, забытые мной вещи, сложенные аккуратной стопкой на стуле. Впрочем, пепельница на полу и раскрытый журнал – унылые столбцы математических формул – выдавали присутствие лорда и очевидную склонность к мазохизму.
Мазохизм у доминанта? Надо записать.
Половину кровати устилали засохшие розы. Будто кто-то швырнул принесенный букет. На полу – тоже розы, другого сорта, что-то очень знакомое, присмотревшись, я вспомнил эти роскошные бордовые цветы, недавно украшавшие одну из клумб лакея. Воображение нарисовало, как взбешенный лорд рубит невинные стебли под корень армейским штыковым ножом, молча и фанатично, удар за ударом – в наказание нерадивому слуге, отпустившему меня на волю. Я с сочувствием взглянул на топтавшегося рядом Питерса; лакей ответил мне взглядом, полным тишайшей покорности судьбе, и слабо дернул плечом.
– Все-таки ты варвар, – не удержавшись, упрекнул я Курта, хотя, не скрою, мне было приятно. Он ждал меня неделю, ждал, когда перебешусь, что-то пойму, и сам бесился, и крушил все вокруг, он готовился к моему приезду, надеялся на него, хотел поразить. Что ж, я был поражен и озадачен, так удивляются в больнице пациенты, едва пришедшие в себя после аварии. Они открывают глаза и видят розы, и апельсины на тумбочке, и человека, чей автомобиль размазал по асфальту всю прежнюю жизнь. Они видят виновника своей боли, но рады его вниманию.
Авария тоже связывает, – подумал я, – к ней применим стокгольмский синдром, держи это все под контролем, приятель. Мак-Феникс не хотел меня обидеть, пожалуй, что так. Но он действительно надеялся опять заняться сексом. О чем это говорит, доктор Патерсон? Довольно страшные выводы, не так ли?
– Бросай сумку, пойдем, выпьем, – вздохнул Мак-Феникс. – Тим приберет здесь, а мы обсудим проблемы за бурбоном.
Я ничего не имел против, хотя охотнее принял бы душ, записал свои выводы в дневник и завалился спать на сутки, не меньше.
Курт Мак-Феникс не любил откладывать дела в долгий ящик; видимо, бешеной гонки по ночному шоссе хватило, чтобы привести в порядок мысли и подготовить обстоятельный отчет. Как я уже говорил, многие предпочитают лечить расшатанные нервы и строить планы на жизнь, вдавливая педаль газа до предела.
– Я расскажу о двух страницах, вырванных из истории болезни, – задумчиво буркнул Курт, любуясь всплесками бурбона в свете камина. – Но для начала… Ты уверен, что тебе это нужно, Патерсон? За две исписанных страницы я получил два миллиона фунтов, по миллиону за каждую, и это не считая ренты и квартиры. Они сгорели по обоюдному согласию сторон.
– Я уверен, милорд, само собой, я сохраню все в тайне, но я должен узнать мельчайшие детали, чтобы помочь тебе.
Какое-то время он вприщур смотрел на меня, точно оценивал мои слова с каких-то неведомых мне позиций, потом кивнул и сделал долгий жадный глоток. Я понял, что рассказ ему неприятен и что я не промахнулся: именно здесь крылся источник его отклонения.
– Я соврал тебе при первой встрече, – спокойно, но с видимым усилием признался лорд. – Я не бился в припадках в нежилом крыле.
– В смысле?
– Вернее, скажем так: я рассказал тебе версию, состряпанную Эшли и леди Анной, версию, лишившую меня наследства. На самом деле я нарвался в одной из пустующих комнат на мачеху, стонавшую в объятьях дворецкого, а она, испугавшись, выломала ножку стула и принялась меня избивать. Думаю, ее оттащил любовник, но точно сказать не могу: потерял сознание от боли.