– Он увидел в тебе Феанора! – воскликнул я, ничуть не удивленный тем, что лорд был незнаком с подобным жанром. – Феанора в Лосгаре! Нужно быть гением или безумцем, чтобы делать такие сравнения.
– Кто такой Феанор? – с неподдельным интересом спросил Мак-Феникс.
– Эльфийский король, великий мастер, изобретатель и мятежник. Он переплыл море с частью своих войск, высадил десант в Лосгаре и сжег корабли, чтобы не посылать за оставшейся армией, обрекая ее на верную гибель.
– Значит, дело того стоило, – пожал плечами Курт, не ставя под сомнение оправданность поступка. – Тебя начинает трясти, Патерсон, пойдем отсюда. Знаешь, даже я не могу смотреть в глаза этому психу, такой ад просыпается в душе. А сжечь к чертовой матери – Роб обидится.
Мы вышли, Курт тщательно запер дверь, неторопливо закурил, исподлобья наблюдая за мной, покачал головой и повел на свежий воздух, к морю.
Я, признаться, снова был напряжен и готов к защите; связав факты, я предположил на миг, что картина Роберта Харли превращает Курта в убийственную машину, безумного зверя, рвущего в клочья некогда близких людей, оставляя их по ту сторону залива, сжигая свои корабли.
«Что вы сделаете с кораблями, когда их станет слишком много, милорд?»
«Сожгу. И начну все с начала».
Истинная сущность лорда, насильника и маньяка. Портрет кисти лучшего друга.
– Снова приступ, Патерсон? – голос Курта привел меня в чувство, а долетавшие до нас брызги выбили из головы опасный бред, достойный романа Уайльда. – Между прочим, это ты врач, а я всего лишь пациент со сдвигами, я не могу постоянно ждать, когда тебя прижмет твое прошлое и ты начнешь палить из пистолета. Может, ты мне исповедуешься, чтобы я знал, с чем имею дело? И потихоньку вылечим друг друга? Я знаю, в вашей среде используют метод круговой поруки пациентов.
Я невольно улыбнулся столь образному описанию групповых занятий и какое-то время просто бездумно смотрел на море, на волны, бьющие о скальный берег, тщетно норовящие догнать одна другую. «Вряд ли сегодня удастся поплавать», – мелькнула посторонняя мысль, оставив облачко нелепого сожаления. Но повинуясь ей, я кивнул Курту и пошел к знакомому пляжу.
Там, укрывшись от пронизывающего ветра, мы скинули пиджаки и уселись прямо в песок. Курт напомнил о себе, швырнув в воду камень. Голыш отлетел от поверхности раза четыре, потом с глухим бульканьем ушел на дно.
– Все это, конечно, мило, – недовольно буркнул Мак-Феникс. – Мы посидим, поболтаем. Искупаемся, если позволит погода. А вечером тебя прижмет, ты психанешь и продолжишь меня убивать. И может быть, даже убьешь, а, Джеймс? Потом очнешься, конечно, но будет поздно.
– Ладно, – сдался я, понимая, что, если промолчу, Курт захлопнется, как раковина моллюска, и ради будущих его откровений нужно раскрыться самому. – Дай мне время, я соберусь с духом. Все это крайне неприятно и тяжело.
– У тебя есть пять минут, – непреклонно заявил лорд и снова швырнул камень.
Отпущенные мне минуты я просидел, тупо пялясь на воду. Наконец, решившись, спросил напрямик:
– Что ты знаешь о дорсетском маньяке?
Курт посмотрел с подозрением и недовольством:
– Ого! Его уже назвали дорсетским? Ловко. Какой-то придурок режет моих бывших баб, а полиция подозревает меня. Поначалу забавляло, теперь раздражает безмерно. К чему ты клонишь?
– В детстве я жил недалеко от Уэймута.
Сопоставлял и делал выводы Мак-Феникс быстро; на миг мне представилось даже, что в его мозг вмонтирован особый микрочип с подборкой преступлений прошлого тысячелетия.
– Портлендский Моряк? – осторожно назвал он имя, долгие годы не дававшее мне покоя. – Каким краем тебя-то зацепило?
Я прикрыл глаза, чувствуя, как меня уносит временным потоком, вот я снова маленький беспечный мальчишка, убежавший от строгой сестры на улицу, прошмыгнувший обратно через заднюю дверь и затаившийся на кухне. Сюрприз! Мери любила меня, несмотря на проказы, кинулась искать в тумане по дворам. И наткнулась на Зверя в матросской форме. От бессилия и боли, от нахлынувшего ужаса, от смрада придавившего прошлого я тихонько заскулил, кусая губы, чуть слышно, как скулил под кухонным столом, напрасно дожидаясь сестрицу. Ночь была особенно тихая, чуткая, в ушах нарастал, ни на миг не смолкая, ее отчаянный крик…
– Мне жаль, – сказал Мак-Феникс, осторожно касаясь моей руки. В его скупой заботе было что-то жутко сентиментальное, полузабытое, учитель так ко мне прикасался, когда я выходил из кризиса. – Знаешь, по тебе ведь не скажешь, что такие проблемы. Что они вообще у тебя есть. На что ты реагируешь? Что активирует твой психоз?