Кружка с трещиной, обшарпанная разделочная доска, пластмассовый выцветший гном - эти вещи всегда были рядом во время попоек. Андрей просыпался с бодуна и видел их. Они словно одно целое с батареей пустых бутылок, с грязью и пятном засохшей блевотины на старом половике. Теперь эти вещи были как упрёк, напоминанием о былых грехах. И не месяц назад, и не неделю, а именно вчера Андрей ошарашенно подумал о том, почему всё это время жил с ними, терпел их. И почему теперь не наплевать? Возможно, дело было в Харакири. Андрей сознавал это слишком смутно, без конкретики, на уровне чувств.
Харакири развязала тесёмки рюкзака и с нескрываемой злостью вытряхнула на землю кучу тетрадей, фотографий, и баночки с какими-то порошками.
- Вот моё прошлое! - выдавила она. - Давай, нахрен, сожжём его поскорее.
Под порывом ветра раскрылась одна из тетрадей. Страницы были исписаны химическими формулами. Андрей представил себе, как эта девушка сидит за столом и с сосредоточенным видом и мутной наркотической пеленой в глазах записывает комбинации химических элементов. Цель - создание очередного дурмана, который она, несомненно, испытает на себе. Или была иная цель?
- Годы трудов, - не весело усмехнулась Харакири. - Вот пример того, что свинья везде грязь найдёт. Я нашла грязь в науке. И в задницу весь потенциал. Знаешь, тут есть парочка тетрадей, за которые какой-нибудь наркоделец душу бы продал.
Андрей глядел на все эти вещи и размышлял над тем, по каким, порой, сложным дорогам идут люди, чтобы уничтожить себя. А у Харакири, несомненно, дорога начиналась с благих намерений. Банальная и печальная история.
Он поднял несколько фотографий, не заметив, как на лице Харакири появился стыдливый румянец. На снимках она была какая-то серая, с ничего не выражающими глазами. Немудрено, что ей хотелось эти фотки сжечь. Ничего кроме тоски они не вызывали. Лучше уж никакой памяти, чем такая.
Андрей добавил к её вещам свои. Харакири, нервничая, торопливо полила их бензином из бутылки и подожгла. Огонь с жадностью принялся пожирать символы прошлого. Вспыхивали и превращались в пепел фотографии, тетради; плавились корпус радиоприёмника и пластмассовый гном. Харакири вынула из-за пазухи зелёную шапку с бумбоном и, с некоторым колебанием, бросила её в костёр. Через минуту с грустью заявила:
- Кажется, легче стало. Как будто из зала суда оправданная вышла. Странно. С одной стороны понимаю, что всё это глупость несусветная, а с другой... Вроде бы ничего важнее за последние годы я не делала, - она усмехнулась. - Кто-то за покаянием в церковь ходит, а мы с тобой...
- Как язычники, - закончил за неё Андрей.
- Ага, точно, как язычники, - она вдруг оживилась. - Через костёр будем прыгать?
- Не-е.
- А я возьму и сигану!
Она улыбнулась, отошла на несколько шагов, разбежалась и с радостным визгом перепрыгнула через костёр. Развернулась, подняла руки в победном жесте.
- Вот так! И дурочкой я себя совсем не чувствую! Давай, прыгай. Сделай то, что сам от себя не ожидаешь!
Андрей скривился.
- Что-то не охота.
- Что, слабо? - не унималась Харакири. - Задницу боишься подпалить? Трусишка, трусишка! - смеясь, она указала на него пальцем, чтобы всем воронам на этом пустыре стало ясно, кто именно трусишка. - Вспомни детство и сигай!
- А вот возьму и прыгну! - неожиданно для самого себя, выкрикнул Андрей. Её игривый настрой оказался заразителен. Он приложил ладони к губам рупором, и, поворачиваясь на месте, заорал: - Пускай все знают, бывшие алкоголики лучшие прыгуны через костры!
Андрей скорчил свирепую гримасу, отошёл на десяток шагов, принял стойку бегуна перед стартом и, на радость Харакири, рванул вперёд. Но тут нога зацепилась за кочку. Он грохнулся на землю в полуметре от костра. В лицо дохнуло жаром, опалились волосы. Андрей вскрикнул тонко и откатился от огня. Сел, бормоча невнятные ругательства.
А Харакири, согнувшись и держась за живот, хохотала так, что с трудом могла вздохнуть.
- Да-а, - покачал головой Андрей, - поганые, оказывается, прыгуны бывшие алкоголики. Совсем никакие.