Шорох умаяка, скользящего в эфире, и ласковый свет тысячи звёзд. Эйгир Аяваки, неуправляемые и строптивые, тянутся в темноту верхнего мира, желая теперь же узнать все истории и выпить Млечный путь до дна. Нишмук молчалив и неспокоен, глаза его как будто потухли. Видит ли он будущее? Знает ли, что Аяваке суждено жить в мире без Кутха?
Шшшшшорх!
Трещит и рвётся ткань эфира, взрывается многоцветными волнами, пропуская с изнанки гремящее угольное чудовище – прогулочный британский пароход. Пароход этот стирает судьбу Аяваки и переписывает наново: неопытный капитан ведёт своё чудовище прямо на умаяк. Гнутся тонкие борта лодки, сжимая в смертельных объятиях маленьких луораветланов.
Масляно-чёрная клякса расползается перед глазами Аяваки, убаюкивает её, лишает опоры. Короткими вспышками взрываются в этой черноте неясные цвето-запахи. Красный – жестокость, сульфид – гниение, умбра – отчаянье, уголь – движение.
Не просыпаясь, не понимая ещё себя, Аявака чувствует, как жизнь уходит из Нишмука. Аявака тянется к нему жгутиками неумело, неловко… Нишмук холоден и нем, рот его запечатан навеки, а разум пуст. Нишмука нет; нет и Кутха.
Вэгыргын19.
Кутх умер.
Аявака смотрит в черноту и ждёт, ждёт, когда обновлённый Кутх придёт к ней. Зовёт его – нет ответа. Пусто. Темно.
Тишину ломает хруст и рокот. Это рушится сказочный детский мир Аяваки. Осколки его разлетаются в стороны и разбивают чёрную стену обморока: Аявака приходит в себя. Выныривает из пустоты.
И тотчас сметает её чудовищная волна цвето-запахов, которые теряются друг в друге и оттого кажутся сплошной бурой массой грязи. Аяваку подхватывает потоком, кружит, тянет на дно.
Эйгир её, не готовые к такому испытанию, мечутся в безумной пляске. Найти укрытие и не видеть, не слышать, забыть. Укрытия нет. Нет ласкового эфира, исчез в угольном дыму верхний мир. Повинуясь поспешному приказу молодого капитана, пароход погружается в фиолетовую бездну изнанки.
И тогда на сцене появляется Кэле.
22. Капитан Удо Макинтош в компании белого медведя находит воскыран
Макинтош открывает глаза. Чувствует ладонью холод снега и понимает, что ещё не проснулся. Встаёт, прыгает на месте, разминая суставы. Оглядывается. Давешний медведь никуда не делся. Шкура на его боках – серая, грязная, с запёкшейся кровью. Медведь неспешно движется прочь. То и дело останавливается. Роет лапой снег. Рычит. Макинтош бежит следом. Вдвоём всё же веселее. Но догнать медведя не так просто. Зато тёмное пятно, которое в прошлый раз Макинтош разглядел на горизонте, приближается, обретает очертания и, наконец, оказывается совсем рядом.
Это часовня. Построенная кое-как, будто неизвестные строители сложили её из руин замка, который когда-то стоял здесь же. Нелепо. Британский замок в Науканской тундре.
Старые камни укутаны толстыми стеблями замёрзшего плюща. Макинтош обходит часовню кругом. Ни дверей, ни окон.
Но внутри что-то есть.
Бьётся крыльями и когтями, грызёт камни, рвётся на волю.
Макинтошу не нужно заглядывать внутрь, чтобы узнать маленького чёрного птенца, который терзает его двенадцать лет.
Капитан Удо Макинтош просыпается.
23. Капитан Удо Макинтош видит Кэле
Прямо на Макинтоша смотрел мёртвыми глазами крокодил. Левый глаз рептилии, чёрного стекла, пошёл мелкими трещинами, правый, изумрудно-зелёный, позаимствованный у бельгийской куклы, был расколот надвое. Крокодил такой имелся только в одном месте на «Бриарее». Макинтош осторожно повернул голову и убедился, что действительно находится в казино.
Казино расположено было во втором этаже пассажирской палубы и представляло собой круглое помещение, в стены и потолок которого встроены были самые большие обзорные иллюминаторы на пароходе.
Люстра волей оформителя имела вид синей антикварной оболочки от дирижабля с обрывками верёвок и бессмысленными конструкциями из медных шестерёнок и труб.
Макинтош вместе с крокодилом составлял часть декоративной инсталляции справа от входа. В голове капитана шумел ветер, но шум этот постепенно стихал, впуская внешние звуки. Первое, что Макинтош услышал – журчание фонтанчика в искусственных зарослях. Распознав этот звук, он понял, что испытывает жесточайшую жажду. Однако переместиться ближе к воде никак не мог – был связан.
Во всяком рейсе казино было самым многолюдным и шумным помещением на «Бриарее», что объяснялось не только популярностью азартного коктейля среди пассажиров, но и отсутствием альтернативных развлечений. Здесь всегда было накурено и пахло сумасшедшей смесью одеколонов и виски. Механический оркестр – автомат, устроенный в специальной нише, – играл рэгтайм. Непременно кто-нибудь танцевал или дрался.