Ну уж нет.
Макинтош топчет его, рвёт, убивает. Макинтош кричит и рычит – не хуже медведя. Стучит кулаками по камням – не чувствуя боли. Бьёт в стену плечом. Ногами. Медведь вновь начинает врезаться в часовню с разбега. С каждым разом бежит он всё медленнее.
Напрасно. Часовня стоит, и всё плотнее обступает её чёрный плющ. И небо, и земля вокруг – сплошной чёрный лёд.
Макинтош готов уже отчаяться, опустить руки, лечь и ждать – смерти своей или мира, – когда замечает Цезаря. Пёс просто появляется рядом, будто всегда был здесь. Подставляет огромную лобастую голову под капитанову руку. Бьёт мощной механической лапой по подножию часовни. И от этого удара раскалывается камень, и трещина – всё шире и шире – ползёт, ветвится, змеится. Летят куски камня, тает ледяной плющ.
28. Капитан Удо Макинтош покидает своё тело
За мгновение до смерти всего «Бриарея» Макинтош проснулся от ледяного сна. Он чувствовал как лёд пробирается в его тело, студит, сковывает кровь, рвёт на части душу.
Птенец лихорадки сделался хозяином в его теле. Безжалостно царапал когтями, выбираясь из тесного плена. Тянул Макинтоша за собой, направлял его взгляд, принуждая смотреть, как изнанка вселенной, самая глубокая, самая чёрная, выбирается в эфир, разливается по нему чернильным пятном.
В огромном обзорном иллюминаторе видно было, как одна за другой гаснут звёзды. Макинтош посмотрел в противоположном направлении, затем вверх – и увидел ту же картину: чудовищная тень укутывала «Бриарей» со всех сторон.
Людей не стало. Их место заняли мёртвые статуи, обречённые целую вечность изображать одну и ту же эмоцию.
Подчиняясь неожиданному импульсу, Макинтош рванулся вперёд и обнаружил в себе невиданную лёгкость. Движения его сделались порывистыми, словно был он ветром. Странная, неуместная эйфория наполнила его и требовала немедленных решительных действий: взлететь, взорваться, радоваться, кружить.
Макинтош обернулся.
На него смотрело усталое, равнодушное лицо. Его собственное. Так же, как и все был он скован льдом.
Неожиданно Макинтош расхохотался. Он не был больше мрачным капитаном, самым чёрствым из британцев. Он не был больше птенцом, запертым в клетке. Его не держали больше крепкие замёрзшие стены души сына Ийирганга.
Он стал Кутхом.
Луораветланская космогония Млечного Пути
Старики рассказывают:
Кутх создавал звёзды, Кэле пожирал их, и не было конца-краю этому круговороту. Устал Кутх. Великая битва началась между ним и Кэле. Никак не мог один победить другого.
Тогда Кутх – ловкач и обманщик – сделался энэр21, маленькой звёздочкой, и Кэле проглотил его.
Спрятался Кутх внутри Кэле, впитал всю его силу и плотность, отчего вырос неимоверно. Кэле же стал маленьким и жалким, обернулся пустотой, бездной.
Что делать с Кэле?
Кутх так придумал: отделил изнанку от Млечного Пути, скомкал её, измял и выбросил. Там, на изнанке, Кэле остался, мёртвый, пустой.
И Кутху несладко пришлось. Понял Кутх, что истратил своё время до капли, стал смертным.
Кутх мудр.
Закурил трубку, вдыхая звёзды, а выдыхая туманности. Прозрел Кутх: нужна душа человеческая – увирит…
Позвал Кутх сыновей – Ийирганга и Савиргонга, стал выбирать.
У Ийирганга душа яркая, беспокойная, полна своими заботами, не вмещается туда Кутх. Да и крепка больно, если уж застрянет там, будет беда.
Зато у Савиргонга душа мягкая, просторная, а внутри – тишина и безмятежность. Хорошо там, уютно.
Так и живёт с тех пор, Кутх, в детях Савиргонга. Умирает и рождается снова.
Следит, чтобы Кэле с изнанки не выбрался.
Ставит ловушки.
Охотится.
29. Кутх улыбается
Мир сдвинулся с мёртвой точки. Со скрежетом, нехотя, разгоняется его турбина, всё быстрее крутятся шестерёнки, гремят поршни, хрипит пар в раскалённых трубах.
«Бриарей» мал, меньше даже, чем мёртвая душа капитана Удо Макинтоша. Но Кутх не спешит его покидать. Выжидает.
Гаснут одна за другой звёзды, скрытые тенью. Медленно приближается чёрная дыра – Кэле. Тянет в себя, хочет проглотить маленький пароход.
Не зная, что вместе с ним проглотит и Кутха.
Глупый жадный Кэле.
Каждый раз попадает в ту самую ловушку.
Кутх улыбается.
Скрипят колёса вселенной.