- Вот именно, мой мальчик. Вот именно. Да и потом, солдаты не стреляли не только из-за отсутствия приказа. Им эти сиськи очень даже понравились, и сигареты с марихуаной, кажется, тоже.
- Но один все-таки дал пощечину полезшей к нему французской шлюхе, вы видели? Правда, камера тут же ушла в сторону...
- Угу - мы дожили до времен, когда о пощечине шлюхе уже приходится говорить, как о боевом отличии... Вы уже придумали, чем будете теперь заниматься? Только не надейтесь, что удастся прожить на пенсию. Помяните мое слово - скоро двух тысяч марок в месяц не будет хватать даже на хлеб. А может, и марки никакой не останется. Введут какой-нибудь евродоллар, чтобы лишний раз подчеркнуть разрыв с проклятым нацистским прошлым...
- В последние месяцы я просто отдыхал... и ждал, чем все закончится, - признался Фридрих. - Сейчас... не знаю. Может, устроюсь инструктором в какой-нибудь частный аэроклуб.
- Тогда поторопитесь, - посоветовал Мюллер. - Грядет масштабное сокращение армии, на улице окажутся тысячи пилотов... Кстати, пытать счастье на земле предков не советую. Там сейчас то же самое, если не хуже. И людей с дойчской кровью, включая даже фольков в десятом поколении, величают не иначе как оккупантами.
- Знаю, - сухо ответил Власов, в очередной раз задетый намеком на свои русские корни. - А у вас есть какие-то планы на будущее?
- Может, сяду писать мемуары. Осталось только дождаться предложений от американских издателей. "Кровавые тайны нацизма! Сенсационные откровения бывшего генерала РСХА!" Что вы на меня так смотрите? Шучу я, шучу. Хотя... в нынешних обстоятельствах... Знаете, мой мальчик, я рад, что вы не стали бросаться на меч или что там положено делать потерпевшему поражение рыцарю. Честно говоря, я этого опасался.
- А у меня мелькали аналогичные мысли на ваш счет, - усмехнулся Фридрих.
- Это было бы красиво, но глупо. Жизнь - это не героические саги, она куда пошлее и примитивнее, не так ли? Мы хотим жить, и мы будем стремиться выжить, даже когда все кончено... А главное - от нашей смерти теперь не было бы ровно никакого проку. Нет уж, лучше мы выживем. Хотя бы им назло.
Повисла короткая пауза.
- Кстати, - припомнил Мюллер, - вам, должно быть, интересно, как именно ушел от правосудия Зайн? Мне все же удалось вытрясти отчет у русских. Еще тогда, почти сразу после вашей отставки.
- Я догадался, - кивнул Фридрих. - Ему был вживлен электронный имплант с голосовым управлением.
- Да, - подтвердил бывший шеф Власова. - У него был кардиостимулятор - именно поэтому этот ублюдок проявлял такую несвойственную возрасту прыть. И микроимплант в гортани, распознающий речь и способный послать стимулятору команду на остановку сердца. Команда, естественно, активировалась только голосом самого Зайна. Он верно рассчитал, что, если его захватят, то уж наверняка станут допрашивать, а значит, возможность говорить у него будет...
- Какой была ключевая фраза?
- "Прими, Господи, душу мою" на иврите. Просто и по-своему остроумно... Кстати, и сам стимулятор, и распознавалка - американского производства.
- Неужели даже с маркировками?
- Вот представьте себе. А чего им бояться? Во-первых, поди докажи, что микросхемы не были куплены или даже украдены кем-то, не имеющим отношения к США. Во-вторых, даже если мы найдем клинику, где Зайну сделали операцию - окажется, что это сугубо частное заведение, делающее операции на коммерческой основе, и доктор понятия не имел, кто его пациент... Впрочем, теперь уже, конечно, мы ничего не найдем. А они и искать не будут.
- Знаете, - признался Власов, - меня до сих пор не покидает ощущение нереальности происходящего. Как все рассыпалось на ровном месте. "Тысячелетний Райх"... Ведь не было ни военного поражения, ни даже экономического кризиса. Еще недавно мы были одной из самых стабильных стран мира...
- Мы лишь подтвердили общую закономерность, - вздохнул Мюллер. - Все попытки построения идеального государства в истории терпели крах. И в общем-то это логично. Классы, партии, арийцы, неарийцы - все это, на самом деле, чепуха. Никакие идеи, даже самые красивые и правильные, не будут работать, пока человек в массе своей остается свиньей. Знаете, кстати, что по своей физиологии люди ближе всего к свиньям? Научно-медицинский факт. А еще я читал, что шея свиней устроена таким образом, что они в принципе не могут смотреть в небо. Теоретики коммунизма - я не про практиков, я про мечтателей, кто это все замышлял - решили, будто достаточно сказать свинье, что она умеет летать, и она полетит. Ну а если от одних слов свиньи не полетят, надо им помочь, столкнув с обрыва... Мы действовали разумнее. Мы не требовали разорвать связь с землей, мы лишь показали свиньям звезды. Для этого им, правда, пришлось подняться на задние ноги. И в такой позе они могли оставаться достаточно долго, но все же, как только представилась первая же возможность, с радостным хрюканьем вернулись на четвереньки. Вот почему жвачный американский капитализм вечен: он идеально подходит для свиней...
- Странно слышать такое о дойчах, - произнес Фридрих.
- Увы. Я был бы рад, если бы наш народ оказался исключением из общего правила. Но - вы видите то, что вы видите, - Мюллер сердито обвел рукой окружающее пространство.
Фридрих невольно проследил за его жестом и вдруг задержал свой взгляд, всматриваясь. Вдали сквозь листву обрамлявших аллею деревьев пробивался колеблющийся свет пламени - не слишком яркий в сиянии солнечного дня, но все же отчетливо различимый.
- Смотрите! - воскликнул он, вытягивая руку. - Снова зажгли Вечный огонь!
Вечный огонь в честь павших солдат Вермахта, горевший в пяти чашах Трептов-парка на протяжении сорока пяти лет, погас в первую же ночь после путча. Никаких официальных заявлений и разъяснений по этому поводу сделано не было; позже один из лидеров СЛС, когда к нему пробился журналист "Берлинер беобахтер" с этим вопросом, промямлил что-то насчет экономии газа. Его товарищи по партии, впрочем, были более откровенны, прямо призывая в своих газетах "сровнять фашистское капище в Трептов-парке с землей" и выстроить на его месте мемориал жертв нацизма или и вовсе торговый комплекс.
Мюллер, машинально вскинувший голову на слова Фридриха, тут же вновь опустил ее.
- Нет, - проворчал он. - Я там уже был. Это просто жгут мусор.
Некоторое время оба молчали. Затем Мюллер, тяжело опираясь на зонт, поднялся.
- Пойду, пожалуй, - сообщил он. - Не знаю, увидимся ли мы еще. Я собираюсь уехать из Берлина. В последнее время этот город смердит. This city stinks, как сказали бы наши новые скунсообразные друзья... Прощайте, Фридрих. И помните - теперь каждый сам за себя.
Власов тоже встал, а затем, повинуясь внезапному порыву, вытянулся, щелкнув каблуками и отрывисто вскидывая руку в недавно еще официальном жесте. Мюллер скептически усмехнулся, но затем лицо его посерьезнело, и он отсалютовал в ответ; на миг его выправка вновь вернулась. Потом он повернулся и пошел прочь, не оборачиваясь.
Оставшись один, Фридрих некоторое время стоял, не двигаясь с места. Затем зашагал в ту сторону, где сквозь листву мерцало пламя.
Через пару минут, свернув с асфальтовой дорожки на гранитные плиты, он подошел к каменной чаше Вечного огня. Ее подножие с цитатой из Дитля кто-то уже заляпал красной краской. В самой чаше, как и предупреждал Мюллер, дымно горел мусор, коего после массовых гуляний, устроенных по всему городу в честь победы демократии, набралось преизрядно. Что ж, подумал с горькой усмешкой Фридрих, хорошо, что его, по крайней мере, убирают. Во всяком случае, пока.
Некоторое время Власов просто смотрел на огонь, а затем сунул руку за пазуху и нащупал плотный бумажный пакет. Тогда, после воздушного боя, эти бумаги лишь чудом не достались русским: Фридриху удалось взять их на испуг и не позволить его обыскивать, хотя они имели на это полное формальное право. Он лишь подчинился их требованию сдать оружие; его задержали и после передали представителям имперского посольства. С тех пор пакет оставался у него, и ни одна живая душа об этом не знала. События, начавшиеся в Райхе вслед за гибелью Клауса Ламберта, развивались столь непредсказуемо, что Фридрих не решился вбросить в игру новый козырь, не зная, на чью чашу весов он упадет. "И передайте их своему начальству. Своему, а не российскому. Но лучше, конечно, чтобы их совсем не нашли." Что ж, завет профессора Порцига исполнялся наилучшим образом... Фридрих, бросив быстрый взгляд по сторонам, достал пакет. И тут же в его сознании зазвучал другой голос: "Только не надейтесь, что удастся прожить на пенсию. Скоро двух тысяч марок в месяц не будет хватать даже на хлеб... На улице окажутся тысячи пилотов... Помните - теперь каждый сам за себя!"