— Дай глоток воды! — попросил «оратор», облизывая губы. Одним глотком опрокинул бокал лимонада, наклонился к микрофону, но...
— Да говори уж, если хочешь! Чего дрожишь!
Люди захихикали. Заметив, что Шатлык Шемсетдинович сердится, Сабир-завскладом наконец заговорил:
— Это самое, микрофон есть микрофон все-таки. Я боюсь его с тех пор как, это самое, записывали меня в «Яртыгулак». («Яртыгулак» — здесь: сатирический тележурнал)
— Давай покороче! — крикнул кто-то резко. Шатлык Шемсетдинович кивнул в знак согласия.
— Да, да... С днем рождения, Шатлык-ага! Сообща мы дарим тебе «Жигуль». Езди на здоровье! Вот ключи.
Сабир-завскладом пожал руку юбиляру и бросил на стол ключи. Под звонкую музыку женщины поставили корзину с Цветами.
— Мой подарок лучше. Я дарю «Волгу»! — похвастался Фахретдин.
Танны Карахану показалось, что Шатлык Шемсетдинович превратился в главного метода и начал пожирать сидящих. Сперва он проглотил своих женщин, пожилую и молодую. Потом отправил в чрево одного за другим Сабира, Вели и Фахретдина. На послед нем он немного подавился. Очередь дошла до Аги Каратая. Принимаясь за него, Шатлык-матод недовольно поморщился, понюхал, но, передернувшись от резкого запаха грязной рубашки, выплюнул его в сторону. Когда очередь дошла до Танны, Шатлык взвился, как змея, и снова обрел прежний вид.
- Слово предоставляется Аба Артыклы и его жене Дессегюль! — объявил слегка захмелевший распорядитель пира.
- Вот еще один продавший совесть, ты должен его помнить, Танны. Это Аба-класском. После войны он тут активничал. Даже председателем колхоза был. Если честно, колхоз он тогда поднял. Был принципиальным. Но, видимо, кому-то из вышестоящих он не по душе пришелся — сняли. Год ходил без работы, нигде не брали. Пришлось идти ему в конце концов к Шалтаю на поклон. С тех пор у него в услужении.
Увешанный орденами и медалями, Аба подошел к микрофону с давнишней своей молодцеватостью. Модно одетая Дессегюль вручила юбиляру букет цветов. У Танны екнуло сердце: «Сохранилась, красивая была, красивой и осталась. Но куда девалась ее девичья гордость? Дарить цветы этакому...»
— Люди, земляки! — невозмутимо начал Аба Артыклы. — Вы знаете, целый год я ходил без работы. Дети мои были лишены куска хлеба. Но это ладно. Элементарного уважения не было ни к моему человеческому достоинству, ни к фронтовому прошлому, ни к послевоенным заслугам. Ко мне относились как к пустому месту. И вот тогда меня поддержал Шатлык Шемсетдинович. Спас мою честь, дал кусок хлеба моим детям...
Танны Карахан посмотрел на часы. Время поджимало. Он начал скучать. Надоело сидеть так и ворчать себе под нос. Хорошо ы как-то незаметно смыться.
— Ты намерен здесь сидеть или... — обратился он к Are Каратаю.
— Смотри, тебе тоже дадут слово. Шалтай-хан просто так не станет приглашать. Ты думаешь за красивые глаза приглашает он лучших людей? Нет. Чтобы поднять свой авторитет! У этих людей каждый шаг рассчитан. Они ничего не делают без расчета и корысти. Раньше на его тоях и министры танцевали, как козлы. Странно, что их нет сейчас.
— Одним словом, ты остаешься, — сердито сказал Танны.
— Я все, встаю. Мне надо поговорить с тобой. — Ага поднялся, воровато озираясь.
— Да они уже залили глаза, ничего не видят. Так что идем спокойно.
Когда немного удалились от роскошного особняка и звуков музыки, прихрамывающий Ага Каратай нарушил молчание.
— Иди, ягненок, вперед. У нас с твоим дедом есть разговор, — попросил он мальчика.
— Нет, Ага Каратай, — Танны положил руку на плечо друга. — Минули те времена, когда из всего делали секрет. Давай ничего не будем скрывать от Артыка. Это только на пользу ему пойдет.
- Ну что ж, ты прав. Знаешь что, Танны... Ты это, не считай меня пьяницей. Я был пьян, да. Но от того стакана, что ты мне налил, я сразу протрезвел. Ну и решил тебе кое-что рассказать, объясниться.
Ага Каратай остановился и закурил, но, сделав несколько жадных затяжек, выкинул окурок.
— Иногда балуюсь, а так не курю эту гадость. Да... Кажется, был сорок третий год. Освободили небольшой городок в Польше. Заняли роскошный особняк, как у этого Шалтая. В доме все перевернуто. По всему видно, что жил там не бедный человек. Дорогая мебель, много книг. Собрались мы в просторном зале. Два дня были на сухом пайке. А тут привезли горячую пищу. Поели. Велели отдохнуть, набраться сил до утра. Вдруг... Откуда-то появляется наш командир — мы думали, что он погиб. Климом его звали. Сибиряк, здоровенный детина, медведь. Провел перекличку, половину роты недосчитались. Клим вынул пистолет и, топнув ногой, гаркнул: «А ну построиться! Догоним фашистов, отомстим за ребят!» Только вышли во двор, встретился командир батальона и отменил приказ. «Дурак! Хочешь и оставшихся погубить? Куда лезешь, не зная обстановку? Знаешь, что тебя ждет за невыполнение приказа в военное время? Всем идти отдыхать!» Командир батальона ушел, а Клим начал рыдать. А мы не стали его успокаивать, пусть отведет душу. Наконец он успокоился и позвал меня к себе. Я подошел. «Давай, найди где хочешь выпить!» — сказал он, глядя в сторону. Сам черт не разберет, приказ это или просьба, стою, раскрыв рот. «Извините, где искать? — говорю. Топнул ногой в ярости: «Хоть под землей!» Он был такой, и пристрелить мог запросто. На то была причина, почему он меня посылал за водкой — иногда мы прикладывались вместе. Он еще посмеивался надо мной: «Хорошо пьешь, не булькает!».