У стола – две скамьи. Старательно обтёсаны, чисты. В келье тишина. За стеной различимы звуки жизни. Первым был скрип колодезного журавля. Сердце вздрогнуло. Звук напомнил родную деревню. Семью напомнил. Мать, детей, жену. В каком далёком прошлом всё это было? И исчезло. Враз. Ночью, но не в страшном сне.
Вероломный набег на языческое поселенье был алчным и изуверски жестоким. Во тьме жгли все дома подряд, освещая ими, как факелами, проулки земного ада. Убивали, насиловали, грабили. Но главное – мстили ему, Благомиру, жрецу. Достойно служившему своим богам – богам его племени, его народа.
Благомир резко напряг тело, как тогда, когда отбивался от кучи упырей в обличье новообращённых христиан. Боль пронзила всё тело. Сознание отключилось. Сколько времени был в забытьи, не понял. Очнулся от негромкого стука двери и заботливого прикосновения ко лбу чьей-то тёплой ладони. Открыл глаза. Пелена сошла. Впервые увидел человека, который, как понял жрец, оберёг его от смерти. Конечно, с помощью его, Благомира, богов.
Лицо человека строго. Скулы волевого лица туго обтянуты кожей. Высокий лоб чист. Волосы седы, седее не бывает. Глаза добрые и озабоченные. Голос глухой, тихий, уверенный:
– Сын мой, рад я несказанно, что отошёл ты от тьмы безрассудства. Видно, Господь наш решил отодвинуть смерть твою, дабы к вере истинной мог ты обратиться.
Благомир в гневе поднял голову. Глаза налились кровью. Слов не хватило для возмущения.
– Остынь, сын мой. Успокойся. Тело твоё ещё неподвластно тебе. А дух и разум неспособны пока уверовать в Господне чудо твоего спасения. Мне понятен твой гнев на людей, принёсших тебе горе непоправимое. Но ты забыть их должен. Те люди не Христа, нашего Господа Бога всесильного, защищали, а свои земные делишки греховные вершили. И наказаны будут за то, горя в геенне огненной. Церкви не надобны смерти людские. У неё другой путь прозрения язычников. О том мы ещё поговорим. Но не сейчас. Теперь ты должен хлебца свежего поесть да водички освящённой испить. Сейчас их тебе принесу. Корешков полезных в лесу отыскал, настой тебе сделаю к вечеру. Даст Бог, поднимешься скоро. Тогда и разговор о Боге едином и о твоих богах поведём.
Прошло немало времени. Однажды ясным утром монах и жрец вышли на одну из первых дальних прогулок. Отец Алексий предложил в этот раз подняться на холм, на подветренной стороне которого разместился его крохотный монастырь.
Вокруг тихо и красиво. Лес в утреннем солнце светится серебристыми стволами берёз, слегка золотится цветами ранней осени… С вершины холма открылся мир родной земли. Жрец Благомир и монах Алексий перевели дух, осмотрелись и, не сговариваясь, воскликнули:
– О Боже! Как чудесно!
– О боги! Какое чудо!
У холма, там, где прерывается древняя тропа, веками натоптанная, сливаются водоворотом две реки. Одна поуже в берегах и радует взор простотой прямого русла. Вторая несравнима ни с чем. Чудесно преодолевая все препятствия, течёт она широким потоком средь лесов, холмов и полей, по жизни течёт. Над местом слияния вод клубится туман, осторожно и заботливо рассеиваемый лучами восходящего солнца.
Отец Алексий предложил Благомиру отдохнуть. Присели на природой сотворённые скамьи из стволов давно павших деревьев. Издали донеслись звуки жизни соседней деревни: лай дворовых собак, трели пастушьего рожка. Благомир согнулся в плечах, помрачнел лицом. Отец Алексий видит это, понимает причину. Смолчал. Не мешает мыслям человека, израненного душой и телом.
Наконец Благомир заговорил:
– Отец Алексий, я благодарен тебе за спасение. За излечение, за уход. За то, что приютил. За наши беседы. За хлеб, за соль. За всё… Но я должен покинуть монастырь. Боги мои не позволяют оставаться у тебя, зовут отмстить врагам, кои смерти предали семью мою, мой род, мою общину.
Гнев, горе и незажившие раны заставили жреца замолчать. Отец Алексий дождался, когда бледность сойдёт с впалых щёк больного, утешительно положил свою ладонь на согнутый раной локоть Благомира:
– Не гневи Бога, сын мой. Успокойся. Во гневе мысли неправедные появляются. А тебе в делах твоих будущих ошибаться нельзя. Ты ещё молод и духом крепок. Тело излечишь окончательно, тогда и действовать будешь. Вот важно, как будешь действовать. Мстить не пристало человеку. Судить виновного надобно. Но вначале доказать вину следует, а без суда можно и невинного наказать. К тому же праведная кара от Бога нашего уже настала. Я узнал это от странствующего люда, пока ты в беспамятстве находился. Изверга воеводу Мерзавого и братков его Осину и Ворона, что деревню твою сожгли и людей зверски изничтожили, убили их же разбойные люди, не поделив воровской добычи. Да и остальные будут наказаны. Все они в геенне огненной гореть будут.