Благомир не удивился. Понял – боги языческие покарали врага жреца. Но опечалился. Он обязан сам это исполнить. Так исстари принято в его племени. А что касается суда честного, то прав монах.
– Отец Алексий, ты сказал, что наказание за преступление не полезно без суда. Ты прав совершенно. И мы в мести своей этому обычаю следуем. Сгоряча не мстим, жрецы да старцы того не допускают. Рассмотрением обстоятельств причинённого зла начинается месть наша. Без сознания человека в вине своей, притом без принуждения жестокого, подозреваемый не станет виновным. А сознавшемуся – кара. По мере вины и другим обстоятельствам.
Отец Алексий внимательно слушал. Но сейчас настойчиво вмешался:
– Ты говоришь, сын мой, – обстоятельства разные. А кто даст ответ уверенный, что обстоятельства те не случайными были, да и сознаться человек может вынужденно, даже без принуждения. И меру вины человек мстящий точно определить не сможет. Гнев мешать будет. Потому суд вершить могут только люди доверенные, мудрые жизнью, знаниям нужным обученные. И, главное, беспристрастные и по воле Бога судящие. Такой суд праведным будет. И кара справедливой станет. На том церковь наша настаивает. Тому Христос, Бог наш, учит.
Благомир хотел возразить, но отец Алексий мягко его остановил:
– Потерпи немного, дай мне договорить. Твой гнев оправдан, и причины его мне понятны. Ты потерял семью от нетерпимости жестокой. И это не по-божески. Мне подобное хорошо знакомо. В моей далёкой молодости братьев моих и сестёр по вере соплеменники-язычники убивали, сжигали, как и твоих родных ныне. Меня, христианина юного, и всю семью мою – мать, отца, жену молодую и сына крошечного – бросили в яму тюремную. За веру нашу православную терпеть пришлось нам страсти нечеловеческие. Сына на глазах моих и его матери разорвали. Жену в рабство печенегам продали. Мать моя от горя и зверств померла. Отца при сопротивлении убили. Меня самого, скованного по рукам и ногам да в шейной колоде, множество лет в яме сырой застойной держали. Спасся от смерти голодной только сердобольностью некоторых охранников. Из ямы-тюрьмы жестокой избавило крещение Руси при Владимире Красном Солнышке. Да и то не скоро. Видно, не сразу вспомнили о нас, мучениках за веру Христову. Но, выпустили когда, мстить не стал. Хотя за годы мытарств мысли в голову всякие приходили. Не мстить язычникам, а обращать их в веру истинную принялся. Для того не один обет Богу дал. И вот монастырь наш да часовенку придорожную обустроил. Истину разъясняю, учу помаленьку – народ, окрест живущий, людей странствующих. Сам хожу с проповедями. Летописи, надеюсь нужные, пишу. Чтоб ведали будущие поколения о жизни нашей. Чтоб ошибки, нашим подобные, не свершали. Чтоб не обманывали их, во всяких случаях, ни свои, ни чужие воровские людишки. Чтоб гордились предками своими – их заслугами да успехами немалыми.
Благомир слушал внимательно, позабыв на время боль в сердце. Но внимание из сказанного монахом обратил главным образом на то, какое семейное горе отец Алексий пережил в молодости, на заключение его в яме застойной. Всё это близко ему, соболезнованно. Но непонятно смирение монаха. Как же не мстить, а прощать виновных и учить их терпеливо верованию новому? Благомир вздрогнул: ведь он, жрец, убеждённо верующий в своих богов, тоже должен быть тем, кому отец Алексий мстить обязан. А он на деле проявил то, о чём глаголет. Подобрал раненого язычника, поджидающего смерть в беспамятстве на пепелище векового поселения, в монастырь православный снёс, от смерти неминуемой спас и теперь ещё в вере своей просвещает. Что же заставляет этого немолодого уже человека, наделённого разумениями разными, так поступать? Неужто Бог его так могуч, что вера в него делает человека и сильным, и всё претерпевающим, и всё преодолевающим?
Отец Алексий уловил новые мысли у своего гостя. С учётом того продолжил:
– Жизнь на Руси сложна. И прежде была, до крещения, и ныне сложной остаётся. Жизнь сложна у всех народов. Господь-то один на всех. Но у нас, славян, сложности особые, жизнью нашей сотворённые. Потому и нравы славянские иные, чем у соседей. И лучшие наши нравы, и худшие. Последние, худшие, изменять надобно проповедями терпеливыми, а лучшие множить да другим народам в пример ставить. Не для гордости иль превосходства, а чтоб помочь им. Церковь православная и начала так действовать. Задуманное свершается медленно, уж более двух десятилетий стараемся, но всё же со временем, несомненно, свершится, Бог даст.