— Наступит время, и все мы причалим к этой пристани, — размеренно произнес капитан. Казалось, ничто не могло лишить его прочного спокойствия. — Что же прикажете делать тогда старому капитану, списавшемуся на берег? Не толкаться же по портовым конторам? Вот я и думаю когда-нибудь поставить себе такой домик на вечный якорь. — Он ткнул пальцем в рисунок на обложке книги. — Приезжайте тогда ко мне, будем вместе разводить душистый горошек. А что до разных удобрений, то к тому времени я приобрету солидные познания: чилийскую селитру не спутаю с морской солью.
Но Зарва не слушал капитана. Он был уже занят другими мыслями и собирался выйти из каюты. У двери он задержался:
— Я согласен с вами, Алексей Алексеевич, только в одном: в плохую погоду из всех китов, пожалуй, проще всего охотиться на кашалотов. И если бы мы находились сейчас в океане, я прервал бы занятия с учениками и сам стал бы у пушки. Кстати… — Зарва остановился и потом продолжал, слегка запинаясь: — В эти дни у меня было достаточно времени, чтобы заняться личными делами. Так вот, я подсчитал, что за все годы охоты на моем личном счете значится ровно тысяча китов. — Он сделал паузу. — Если вы отдадите приказание сняться с якоря, я сегодня же открою счет второй тысячи… не глядя на туман.
На следующее утро туман начал рассеиваться так же быстро, как и пришел. Сначала очистилось небо, и клочья тумана, разгоняемые ветром, повисли над бухтой низкими облаками, цепляясь за вершину вулкана. Потом прояснились горные склоны, и зазеленела на них омытая трава. Разбросанные по склонам карликовые пихты отливали темной синевой, и повсюду мелькали искрами лиловые ирисы и желтые лилии.
Последние остатки тумана ушли в океан через узкую горловину, и тогда открылось округлое очертание всей бухты с прозрачной водой, отражавшей голубовато-зеленое утреннее небо.
Почти у самой пенистой черты прибоя серебрилась морская полынь, а за ней вставали густые заросли бамбука.
За деревянными строениями китового комбината дымила узкая, высокая труба. Было видно, как из шлангов отмывали разделочную площадку.
Возле кунгаса, нагруженного китовыми отбросами, сидели на воде и летали вокруг чайки. Вороны побаивались чаек и держались от них в сторонке. Они изредка покидали пихты, чтобы унести с кунгаса куски падали.
В этот ранний час капитан приказал сняться с якоря, и время завтрака наступило, когда «Пассат» уже находился в открытом океане. Здесь еще местами держался туман, прижимаясь к воде. Тяжело и неторопливо вздымалась мертвая зыбь.
Груша электрического звонка в кают-компании, спускавшаяся на шнурке с потолка, мерно покачивалась, как-бы подчеркивая бортовую качку. Буфетчица подала к завтраку оладьи, жаренные на китовом жире, с абрикосовым вареньем.
Слух о том, что Зарва намерен сегодня сам стать у гарпунной пушки и застрелить тысяча первого кита, облетел уже весь экипаж судна, и буфетчица, у которой обычно нельзя было вытянуть слова, разливая чай, неожиданно заговорила:
— Повар потребовал принести на камбуз пятнадцать банок сгущенного молока. Он хочет приготовить торт с кремом для всей команды, если Петр Андреевич добудет сегодня кита.
Никто не ожидал от молчаливой девушки такой многословной речи. Но больше всего, вероятно, она произвела впечатление на старшего помощника капитана, Спиридопа Севастьяновича, потому что он тотчас же поднялся со своего кресла и потребовал общего внимания.
— Товарищи! — сказал он, разглаживая ладонями скатерть и устремив взгляд на Зарву, сидевшего в конце стола. — Товарищи! Нет того моря или океана, где бы мне не пришлось побывать за свою жизнь. На двух морях и в одном океане я тонул… Короче говоря, товарищи, я думал, что состарился на море. Да, так я думал до этого года, пока не поступил на китобойное судно. — Он провел рукой по стриженой седой голове. — И вот здесь-то выяснилось, что я не только не состарился, но с каждым днем молодею. И, помогая Петру Андреевичу охотиться на китов, я волнуюсь за удачу охоты, как двенадцатилетний мальчишка — за исход футбольного матча. У меня даже начинаются сердечные перебои. Капитан говорит, что это от перерождения сердца и что нужно обязательно показаться на берегу врачу. Капитан прав: сердце у меня действительно переродилось. Но врач непременно ошибется, если назовет это старческим перерождением… — В этот миг судно сильно накренило на правый борт, и из носика переполненного чайника брызнула ему на руку струйка кипятка. Он обернулся к буфетчице. — Уже скоро год, Люба, как вы плаваете на море, — строго сказал он ей, — а еще не знаете, что во время бортовой качки чайник нужно всегда поворачивать по килю судна. — Взяв за носик, он повернул чайник и продолжал: — Итак, сегодня мы будем свидетелями, как Петр Андреевич к своей тысяче китов прибавит еще одного…