Мне кажется, Алекс ведет машину осторожнее, чем всегда. Он ни разу не превысил скорость, смущенно включает сигнал поворота — как подросток на экзамене по вождению. Обычно Алекса не волнуют все эти мигалки, если нет крутых поворотов и не везет пассажира. Сегодня решил, видно, что в семье хватит и одного преступления.
Мы съехали вниз по склону крутого холма. Я вдруг почувствовала противоестественность происходящего. Мне приказано появиться в этом месте, в этот день — и я подчиняюсь. Когда все мои инстинкты, все мое нутро кричит — «нет!»
Мы на месте. Мы. На. Месте. Бергенская окружная тюрьма — прямо посреди оживленной улицы. Я ожидала увидеть пустую дорогу, длинную и в ухабах, так что зубы стучат при езде от страшной тряски. Здание, квадратное и приземистое, выглядит безжалостно казенным. По обе стороны дорожки, ведущей ко входу, — цветы.
Я поцеловала Алекса, прежде чем выйти из машины. Утром он не побрился, так что щетина наверняка придала поцелую незабываемую остроту. Мне хотелось, чтобы он подошел, крепко обнял меня и сказал, глядя в глаза, что любит. Он осмотрел меня, как случайную попутчицу, которую высаживают у светофора, взял большим и указательным пальцем за подбородок и поцеловал в лоб. В лоб! Мне нужно было удрать, как только машина остановилась. В ту же секунду.
Часы, бумажник, обручальное кольцо и ключи от дома забрали, положили в конверт из манильской бумаги. Запечатали, проштамповали и бросили в кучу таких же конвертов.
В маленькой комнатке, похожей на душевую кабину, охранница осмотрела меня раздетую. «Повернись спиной и наклонись», — сказала она, а потом засунула обтянутый латексом палец мне вовнутрь. Я подумала про себя, что это не страшнее моих ежегодных гинекологических осмотров. Другая охранница вытащила все до мелочи из рюкзака, перетрясла и побросала назад. Я почувствовала запах духов. Охранница тоже почувствовала и сказала: «Этого здесь иметь не положено».
Когда меня вели через открытые площадки и длинные коридоры, появилось странное беспокойство. Я уже достаточно много увидела, чтобы понять особенности тюрьмы. Стертые цементные ступеньки, стены с выцветшей и осыпающейся краской. Нестерпимое зловоние от кислого сигаретного дыма, плохой кухни и немытых тел — пахло даже гениталиями.
Все, кого я видела, казались развалинами плохие парики, короткие штаны, подергивающиеся веки.
Моя камера была маленькой и мрачной: три блочных стены, железная решетка, цементный пол, две койки, крошечная раковина и унитаз. В конце концов, я здесь недосягаема. Всякий, кто захочет попасть сюда, должен сначала отпереть дверь. Барри говорил, что я, возможно, буду не одна в камере, но пока не было видно признаков чьего-либо присутствия. Хорошо бы остаться одной. Три дня в одиночестве — не так уж и плохо… А как, в самом деле, я буду использовать унитаз по назначению, если перед камерой то и дело прогуливаются надзиратели и заключенные? Может, здесь эти дела делают ночью? Тогда я могу подождать, я могу… У меня защипало глаза и появились слезы.
Что со мной? Я на дне? Обычно говорят, что такой-то такой-то сел в тюрьму. Я тоже? Сесть в тюрьму — вот как это называется! Я открыла рюкзак, начала рыться в поисках зубной щетки, а когда нашла ее, то раздумала чистить зубы. Мимо проходил такой угрюмый заключенный, что я решила не привлекать к себе внимания.
Та же самая надзирательница, которая привела меня, вставила ключ в замок, толкнула дверь и сказала: «Проходи».
Вошла женщина лет пятидесяти.
Моя соседка по камере, черт возьми.
Она была нарядно одета, в темно-синих слаксах и белом хлопчатобумажном пуловере. Светлые волосы уложены и побрызганы лаком.
— Привет, сказала она. — Я миссис Тайлер.
Миссис Тайлер? В тюрьме? Может, это не моя сокамерница, а представительница общественной организации или просто энтузиастка? Она протянула мне руку с таким видом, будто она президент какого-нибудь богатого женского клуба, а я будущий член его.
Надзирательница искоса посмотрела на нас:
— Завтрак в половине двенадцатого, леди, — сказала она и заперла за собой дверь.
Миссис Тайлер поставила красную холщовую сумку на свободную койку, села рядом с ней и, увидев мой рюкзак, спросила:
— Вы сегодня тоже первый день?