Схватила шелковую комбинацию, сложила ее — раз, два, три и засунула в коляску Джона-младшего под матрац. Через пять секунд, когда вернулась Эдит, я была спокойна и уверена. Мы не могли договориться, как присборить юбку платья, но я настояла на своем: «Эдит, хочу, чтобы было только так».
Каждый раз, когда надевала ту комбинацию — я носила ее не снимая, пока она не стала расползаться — чувствовала нервное возбуждение, не сравнимое ни с каким другим.
Я мгновенно менялась, когда что-нибудь собиралась украсть. Как-то вдруг понимала, что возможность украсть — прямо здесь, прямо сейчас. Рядом мог быть невнимательный клерк, или один из тех, кого вводит в заблуждение внешность, дорогая одежда, кредитная карточка. Толчком могла стать толпа покупателей или даже какая-нибудь совсем маленькая вещь в моей руке, эту вещь держать было особенно приятно. Всегда перед тем, как украсть, я испытывала трепет. Воровство само по себе вызывало во мне состояние оцепенения, и к этому добавлялась озабоченность, что окружающие меня уличат. Как только я брала, что хотела, мне было нужно поговорить с продавцом или покупателем. Я улыбалась, передо мной стояла одна задача — не выдать своего волнения. Когда выходила из магазина, появлялся страх, что меня схватят. Пятнадцать-двадцать шагов от двери — набирала полные легкие воздуха и чувствовала себя по другую сторону безумия. Что, смешно?
Я пробовала объяснить это врачам, но по глазам видела: им это неинтересно. Они хотели бы услышать рассказ о моем детстве, юности.
Психиатры свято верят в свои теории. Они считают, что все происходящее — метафора. Нет такой тайны, чтобы они не докопались до сути. Или они безнадежные оптимисты, или самые запуганные люди на земле — я для себя не могу решить, на чем остановиться. Все они хотели знать, как это началось. Мне надоело каждый раз говорить, что я не помню. Мы с Маржи воровали с детства — называли это «взять в залог». Мать никогда не давала нам и пяти центов на расходы, поэтому приходилось воровать леденцы и жвачку в аптеке. Мы хорошо знали аптекаря, мистера Мэгони. Он обычно предлагал матери брать лекарства в кредит и все в таком роде. Все женщины квартала шли к нему, когда у них было кровотечение или болели дети. Если мы приходили в аптеку простуженные, он обязательно сопровождал нас прямо до дома и предупреждал мать.
После того как я украла у Эдит, воровство стало моим тайным хобби. Я брала открытки с нарисованными на них жирными птичками в магазине канцелярских товаров, резные стеклянные солонки и перечницы в магазине подарков. В отделе самообслуживания, в супермаркете, я припрятывала в сумочку коробочки с леденцами от кашля. С удовольствием думала, что если кто-нибудь неотрывно будет смотреть на меня, то все равно не увидит, что я делаю.
Временами меня охватывал страх. Представляла, в каком буду ужасном положении, если меня поймают. Для Джона это станет потрясением. Он сгорит из-за меня со стыда. Конечно, расскажет Лоррен. Я знала, что у меня какие-то серьезные нарушения, но надеялась, что смогу сама от них избавиться, что хватит силы воли. Решила завести себе друзей. Все мои странности из-за постоянного одиночества. Я катила коляску по парку рядом с домом и улыбалась всякой женщине, смотревшей в мою сторону. Никогда в жизни я так не старалась найти друзей. Дома меня все знали. Я была просто Бреннан. В парке я отвлекала женщин от их обычного времяпрепровождения и донимала их расспросами. Где вы живете? Чем занимается ваш муж? Сколько лет ребенку? После нескольких минут общения в таком духе люди начинали нервничать. Когда я катила коляску с Джоном домой, понимала, что отпугнула человека. Чтобы не чувствовать унижения, нужно украсть какую-нибудь мелочь.
Потом приехали новые соседи. «Не теряй надежды», — приободрила я себя, стоя перед окном гостиной и наблюдая, как разгружают фургон с мебелью. Нельзя сказать, что она была подобрана со вкусом. Какая-то мешанина: стулья, обтянутые розовым атласом с бахромой, двухъярусные кровати и старомодный буфет. Высокая женщина с темными вьющимися волосами присматривала за разгрузкой, улыбалась и выразительно жестикулировала. Она выглядела элегантной даже в дешевых хлопчатобумажных штанах и тапочках, высокая и гибкая, как кинозвезда сороковых годов, с пухлыми губами, головной повязкой ярко-голубого цвета.