Тогда я поняла, что люди, завидуя другим, сами того не зная, часто завидуют чужому горю.
Поняла я и то, что завидовать бессмысленно, потому что у каждой вещи, кроме привлекательной стороны, всегда есть изнанка, недоступная поверхностному взгляду и часто неприглядная, порождающая беду.
Не буду больше описывать дни жуткого страха и тягостных ощущений, которые предшествовали свадьбе. Не буду писать и о свадьбе, восхитившей весь город, о знатных гостях, которые своим присутствием оказали честь моей семье и семье Манассии, о подарках и яствах, приготовленных поварами из дальних стран. Я не притронулась к этим блюдам, как не в состоянии была и оценить затуманенным взглядом украшения с драгоценными камнями и прочие подарки. Все это промелькнуло как страшный сон, от которого в памяти осталась только первая ночь, когда я перестала быть девственницей.
Лоно мое начинает болеть при одном воспоминании о той ночи, когда огромный, толстый, захмелевший Манассия набросился на меня, как охотничий пес на загнанную дичь, раня мою душу и тело своей грубостью.
Он безжалостно унизил меня, раздев и заставив показать свое тело при свете ярко горевших свечей.
В упоении сладострастия, полупьяный, он не заметил ни слез, ни безгласной мольбы пятнадцатилетней девочки-женщины утихомирить свои порывы и хоть одним утешительным словом нарушить мрачную тишину, в которой все это происходило.
Как я была беспомощна, как несчастна, как подавлена насилием, которому я не могла противостоять, в ужасе от сознания, что мои болезненные стоны только разжигают его страсть.
И я подумала: неужели это и значит быть женщиной? Неужели без этих страданий и унижений не может быть ни материнства, ни уважения Общины? Неужели моя мать и мать моей матери так же зачинали своих детей?
Или же мой муж — самый бесчувственный из всех мужчин, и в отношении к женщине отражается его крутой нрав, воспитанный привычкой к безраздельной власти над людьми и жесткими правилами торговли?
В последующие дни Манассия оставался все таким же ненасытным и таким же грубым, независимо от того, был он трезв или разогрет вином. Я все так же была для него не более чем огоньком, подогревавшим его собственный жар. Мне так и не удалось понять, что имела в виду одна из моих подруг, вышедшая замуж на месяц раньше меня: она потихоньку призналась мне, что ощущает в объятиях своего мужа восторг и наслаждение, не сравнимые ни с какими другими земными радостями.
Я же испытала радость лишь на девятый день после свадьбы, когда у меня начались крови и я, согласно Закону, стала нечистой на семь дней.
К счастью, Манассия оказался богобоязненным и никогда не добивался моей близости в эти дни.
Так и стали для меня самыми радостными дни, когда я получала возможность уединиться в своей комнате, чтобы предаться воспоминаниям о счастливых и беззаботных временах, когда я жила в родительском доме, окруженная всеобщей любовью.
В доме Манассии ко мне была приставлена личная служанка.
Звали ее Шуа.
Располагать личной служанкой было признаком знатности и богатства. Лишь десять богатейших женщин Ветилуи имели личных служанок, которые прислуживали только им и не выполняли другой работы по дому или по хозяйству.
Шуа была женщина молодая, но уже опытная. Муж ее погиб несколько лет назад, сопровождая купцов в Иерусалим.
На третий день пути они подверглись нападению разбойников, которые их ограбили и убили почти всех.
Только одному человеку из всего каравана удалось пережить это побоище. Он-то и сообщил осиротевшим женщинам печальную весть о том, что товары, принадлежавшие их мужьям, исчезли, а тела и души их остались лежать в пыли, так и не дождавшись священного обряда и благословения, необходимого для перехода в мир иной.
Шуа почти никогда не говорила о своем покойном муже, но из ее скупых ответов на прямые вопросы Манассии я заключила, что особенно приятных воспоминаний о супруге у нее не осталось.
Короче говоря, моя служанка не очень-то любила рассказывать о себе, но когда дело касалось других женщин нашего города, она становилась более чем словоохотливой.
С первого же дня я поняла, что Шуа — отнюдь не то существо, которому можно доверить свои сердечные тайны. Но все-таки я могла коротать время в разговорах с ней, пользоваться ее советами в ведении хозяйства, в покупках, в приготовлении блюд для гостей с Запада или для торговцев с Востока.