— Минуточку! Вроде бы мне чего-то недостает! — вскричала она взволнованно. — Носового платочка!
Губы Кэт коснулись моей щеки, прошептали:
— Неужели бедный дядя Феликс в юности кого-то убил?
— Не знаю. — Я удивленно пожала плечами.
— А может, она ему сказала, что в дом явился янки? Вот он о них и стал думать. — Кэт шептала мне в волосы, и я скорее почувствовала, чем расслышала ее слова: — Но ведь он тогда еще не мог их убивать, он был слишком молод… хотя можно было пойти барабанщиком… — Шепот ее истаял.
Я снова пожала плечами.
— Мама нам расскажет. Я ее заставлю, — продолжала Кэт. — А что он написал? То же самое? Чтобы мы прятались?
Я покачала головой. Кэт поняла, что я прочла записку.
— Расскажу, когда выйдем. — Я чуть отстранилась и пошире откинула портьеру.
— Ах, погодите! — опять вскрикнула Сестрица Энн.
В ту минуту меня ничуть не интересовало и не трогало, как выглядит Сестрица Энн. Я думала о том, что скрывала декорация фотографа. Там висела картина, единственная во всем доме, ибо держать картины считалось в Минго легкомыслием. То был портрет, он висел высоко в простенке между окнами, как раз напротив меня: романтическая фигура молодой девушки, сидящей на поваленном дереве под хмурым небом, — моя прабабушка Эвелина Джерролд, в девичестве Эвелина Маккэйл.
И я вспомнила, вернее сказать, знала как семейную тайну, что головка этой темноволосой черноглазой леди, которая всегда каким-то загадочным образом выглядела моей сестрой-ровесницей, была написана и вставлена в готовую картину, и сделал это художник, однажды явившийся в дом, — уверена, он захватил семейство врасплох и сумел сыграть на их гордости. Желтая юбка веером, соломенная шляпка на ленточке, которую держала рука девушки, оранжевые бусы, огромные, как персиковые косточки (чтобы скрыть стык подставленного холста), ничто из всего этого, не говоря уже о лесном пейзаже, столь нелепом в безлесных просторах Миссисипи (в этой гибельной глухомани, куда ее привезли невестой, где бревно за бревном строили этот дом, где трудились в поте лица в суровом замкнутом мире и где она умерла от желтой лихорадки), или о хмурых облаках, затянувших небо над головой хрупкой спокойной фигурки со скрещенными ногами, ничто из этого — ни в природе, ни в ее образе — не отвечало правде. Она ела медвежье мясо, видела индейцев, она обручилась с глушью Минго, с дотоле неведомым ей миром. На руках ее умирали рабы… Она вырастила розу для тети Этель, а мне теперь суждено было привезти эту розу сюда. И все же глаза были ее, темные, сплошной зрачок — глаза Эвелины, я знала это, потому что они были зоркие, как мои, отчаянные, как мои, и не закрылись до последнего мига, как не закроются мои… И я, разлученная с ней сестра, чувствовала, видела свирепость мира за живописными пейзажами для дам. Мы с ней обе тосковали по неведомому краю, и край этот был один и тот же для нас обеих.
Кэт коснулась моей руки, в ответ я легко сжала ее ладонь. На этот раз прошептала я:
— Он написал: «Река. Лилия. Полночь. Умоляю».
— Полночь?! — первое, что сказала Кэт. — Лилия? У бедняги все смешалось в голове.
— Лилия — это имя женщины, — нетерпеливо шепнула я, так нетерпеливо, что в мозгу моем тотчас родилась догадка о свидании, я даже увидала эту Лилию.
— Ты, верно, хочешь сказать, Бэк? Она была его жена, — шептала Кэт. — Это он думал о встрече с ней на небесах… Нет, ты посмотри, посмотри на Сестрицу Энн.
Сестрица Энн вскочила со скамейки, вихрем повернулась кругом, подняла крышку ящика — внутри там обычно держали сборники церковных гимнов — и что-то оттуда вытащила. К нашему удивлению и восторгу, она развернула небольшой веер, древнейшую реликвию; даже треск, с которым он раскрылся, был какой-то заржавелый. Усевшись снова, она с томным видом приложила веер к груди, черный, усыпанный незабудками. Фотограф не медлил ни секунды. Ослепительная вспышка озарила весь дом, нам, у двери, даже волосы слегка опалило, а легкие наполнило пороховым чадом, будто тут произошло великое сражение. Я закашлялась.
— Ну, пусть пеняет на себя, — сказала Кэт, лениво поднимая руки, чтобы поправить волосы.
Сестрица Энн кинулась к нам, скрючившись, спотыкаясь на бегу, и ухватилась за нас обеих, чтобы не проскочить мимо.
— Ну! Видели меня? Видели? Хоть бы хорошо вышло! Как вспыхнуло, я сразу моргнула. — Она смеялась, но, по-моему, в глазах ее стояли слезы. — Прошу познакомиться с мистером Пейером. И вы тоже сфотографируйтесь! Всего один доллар, а карточки получите по почте.