— Какие? Валяться на заднице и читать Космополитэн?
— Мне нравится улучшать свой ум.
— Так и должно быть. Над ним нужно еще много поработать.
— Говорю тебе, кроме бокса, есть и другие вещи.
— Какие? Назови.
— Ну, искусство, музыка, живопись, вроде этого.
— И у тебя они хорошо получаются?
— Нет, но я их ценю.
— Говно это, я уж лучше буду самым лучшим в том, чем занимаюсь.
— Хороший, лучше, самый лучший… Господи, неужели ты не можешь ценить людей за то, какие они?
— За то, какие они? А каково большинство из них? Слизни, пиявки, пижоны, стукачи, сутенеры, прислужники…
— Ты вечно на всех свысока смотришь. Все друзья тебе нехороши. Ты так дьявольски велик!
— Это верно, малышка.
Джек зашел в кухню и вышел с новой бутылкой пива.
— Опять со своим проклятым пивом!
— Это мое право. Его продают. Я покупаю.
— Чарли сказал…
— Ебись он в рыло, твой Чарли!
— Какой же ты великий, черт возьми!
— Правильно. По крайней мере, Пэтти это знала. Она это признавала. Она этим гордилась. Она знала, что это чего-то требует. А ты только ссучишься.
— Так чего ж ты к Пэтти не вернешься? Что ты со мной делаешь?
— Я как раз об этом и думаю.
— А что — мы не расписаны, я могу уйти в любое время.
— Только и остается. Блядь, приходишь домой, как дохлый осел, после 10 раундов круче некуда, а ты даже не рада, что я на них согласился. Только гнобишь меня.
— Послушай, Джек, есть и другие вещи, кроме бокса. Когда я тебя встретила, я восхищалась тем, какой ты был.
— Я боксером был. И кроме бокса нет других вещей. Вот все, что я есть, — боксер.
Это моя жизнь, и у меня она хорошо получается. Лучше не бывает. Я заметил, ты всегда на второсортных клюешь… вроде Тоби Йоргенсона.
— Тоби очень смешной. У него есть чувство юмора, настоящее чувство юмора. Мне Тоби нравится.
— Да у него рекорд 9, 5 и один. Я завалю его, даже когда пьяный в стельку.
— Бог не даст соврать — ты достаточно часто пьян в стельку. Каково, по-твоему, мне на вечеринках, когда ты валяешься на полу в отрубе, или шибаешься по комнате и всем твердишь: «Я ВЕЛИКИЙ, Я ВЕЛИКИЙ, Я ВЕЛИКИЙ!» Неужели ты думаешь, что я от этого себя дурой не чувствую?
— Может, ты и впрямь дура? Если тебе так сильно Тоби нравится, чего с ним не пойдешь?
— Да я же просто сказала, что он мне нравится, мне кажется, он смешной, это же не значит, что я хочу с ним в постель.
— Ну, так ты идешь в постель с мной, а потом говоришь, что я скучный. Я просто не знаю, какого рожна тебе надо.
Энн не ответила. Джек поднялся, подошел к кушетке, задрал Энн голову и поцеловал ее, отошел и снова уселся.
— Слушай, давай я расскажу тебе про этот бой с Бенсоном. Даже ты бы мною гордилась. Он меня заваливает в первом раунде, исподтишка правой. Я поднимаюсь и не подпускаю его весь остаток раунда. Во втором он меня снова валит. Я еле-еле встаю на счет восемь. Снова его не подпускаю. Следующие несколько раундов я ноги в порядок привожу. Провожу 6-й, 7-й, 8-й валю его разок в 9-м и дважды в 10-м. Я бы это ничьей не назвал. Они назвали. Так вот, это 45 штук, врубаешься, девчонка? 45 штук. Я великий, ты не сможешь отрицать, что я великий, правда?
Энн промолчала.
— Ладно тебе, скажи, что я великий.
— Хорошо, ты великий.
— Ну вот, так лучше. — Джек подошел и снова поцеловал ее. — Мне так хорошо. Бокс — это произведение искусства, в самом деле. Чтобы быть великим художником, нужны кишки, и чтобы быть великим боксером, тоже нужны кишки.
— Ладно, Джек.
– «Ладно, Джек» — это все, что ты можешь сказать? Пэтти счастлива бывала, когда я выигрывал. Мы оба были счастливы всю ночь. Ты что — не можешь за меня порадоваться, когда я что-нибудь хорошее сделаю? Черт, да ты меня любишь, или ты любишь этих неудачников, дристунов этих? Ты, наверное, счастливее была бы, если бы я притащился сюда побитым.
— Я хочу, чтобы ты побеждал, Джек, просто ты так залипаешь на том, что делаешь…
— Черт возьми, да это же мой заработок, моя жизнь. Я горжусь тем, что я самый лучший. Это как летать, как улететь в небо и солнцу надавать.
— А что ты будешь делать, когда больше не сможешь драться?
— Черт, да у нас будет столько денег, что мы будем делать все, что захотим.
— Может, только ладить не будем.
— Может, научусь читать Космополитэн, улучшать свой ум.
— Н-да, там есть что улучшить.
— Пошла ты на хуй.
— Что?
— Пошла на хуй.
— Вот куда я к тебе давно уже не ходила.
— Некоторым нравится ебаться с такими суками, а мне — не очень.
— А Пэтти, я полагаю, — не сука?
— Все бабы — суки, а ты у них — чемпионка.
— Так чего ж ты не валишь к своей Пэтти?
— Ты же здесь. Я не могу давать приют двум курвам одновременно.
— Курвам?
— Курвам.
Энн встала, зашла в чулан, выволокла свой чемодан и начала запихивать туда одежду. Джек ушел на кухню и взял еще одну бутылку пива. Энн плакала и злилась.
Джек сел и хорошенько отхлебнул. Виски ему нужно, бутылку виски. И хорошую сигару.
— Я могу зайти и забрать остаток вещей, когда тебя не будет.
— Не беспокойся. Я их тебе пришлю.
Она задержалась в дверях.
— Что ж, я думаю, на этом всч, — сказала она.
— Полагаю, что да, — ответил Джек.
Она закрыла дверь и ушла. Обычное дело. Джек допил пиво и подошел к телефону.
Набрал номер Пэтти. Та ответила.
— Пэтти?
— О, Джек, как у тебя дела?
— Выиграл сегодня большую драку. Ничья. Мне теперь надо завалить только Парвинелли, и выйду на чемпиона.
— Ты их обоих уделаешь, Джек. Я знаю, что у тебя получится.
— Что ты сегодня делаешь, Пэтти?
— Час ночи, Джек. Ты что, пил?
— Немного. Отмечаю.
— А как Энн?
— Мы разбежались. Я только одну тетку зараз проигрываю, ты же знаешь, Пэтти.
— Джек…
— Что?
— Я — с парнем.
— С парнем?
— С Тоби Йоргенсоном. Он в спальне…
— О, извини тогда.
— Ты меня тоже извини, Джек. Я тебя любила… может, до сих пор люблю.
— Ох, блядь, как вы, бабы, любите этим словом разбрасываться…
— Прости меня, Джек.
— Нормально. — Он повесил трубку. Затем зашел в чулан за пальто. Надел его, закончил пиво, на лифте спустился к машине. Проехал прямо по Нормандии на 65 милях в час до винной лавки на Бульваре Голливуд. Вылез из машины, вошел. Взял шестерик Мичелоба, упаковку Алки-Зельцер. Затем у продавца за кассой попросил квинту Джека Дэниэлса. Пока продавец выбивал чек, к ним подвалил пьянчуга с двумя упаковками Курза.
— Эй, мужик! — сказал он Джеку. — Ты не Джек Бэкенвельд, боксер?
— Он самый, — ответил Джек.
— Мужик, я видел ваш бой сегодня, Джек, ну ты силен. Ты в самом деле великий!
— Спасибо, старик, — сказал он пьянчуге, взял свой пакет с покупками и пошел к машине. Сел, открутил крышечку с Дэниэлса и приложился как следует. Потом сдал назад, поехал на запад по Голливуду, на Нормандии свернул налево и заметил хорошо сложенную девчонку-подростка. Та, покачиваясь, шла по улице. Он остановил машину, приподнял квинту из пакета и показал ей.
— Подвезти?
Сам удивился, когда она залезла внутрь.
— Я помогу вам это выпить, мистер, но никаких побочных льгот.
— Какое там, — ответил Джек.
Он поехал по Нормандии со скоростью 35 миль в час, уважающий себя гражданин и третий лучший полусредний вес в мире. На какой-то миг ему захотелось сказать ей, с кем она едет в машине, но он передумал, протянул руку и сжал ей коленку.
— У вас сигаретки не найдется, мистер? — спросила она.
Он вытряхнул одну свободной рукой, вдавил прикуриватель. Тот выскочил, и он поджег ей.
Путь в рай закрыт
Я сидел в баре на Западной авеню. Времени — около полуночи, а я — в своем обычном попутанном состоянии. То есть, знаете, когда ни черта не выходит: бабы, работы, нет работ, погода, собаки. Наконец, просто сидишь, как оглоушенный, и ждешь, будто смерти на автобусной остановке.