Тренировки собак в санных упряжках проходили успешно. Команды, используемые для управления ими, были такие: «Муш» (вперёд), «Джии» (направо), «Хау» (налево) и «Хуа» (стоп). Эти команды, давно используемые канадцами, изначально были английскими. По-первой между собаками было довольно много грызни, но потом собаки уяснили свои места и обязанности в упряжке и работа каюров стала эффективной. В каждой упряжке был свой лидер и её эффективность во многом зависела от готовности и способности этой собаки наказывать других за непослушание. Мы научились не вмешиваться в этот дисциплинарный процесс, если, конечно, он не грозил членовредительством. Каюры на своё усмотрение могли либо ехать на санях, либо бежать сбоку от упряжи. Преобладающая минусовая температура делала верховую езду очень непопулярной, и мужчины предпочитали, как правило, бежать или идти рядом с санями. Мы по-прежнему теряли наших собак из-за болезни, вызванной кишечным вирусом.
Добыча донных образцов на различных глубинах была одной из наших обязанностей в течение этих дней. Сама драга и несколько сотен метров линя делали для учёных подъём слишком тяжёлым без посторонней помощи. 23-го, например, мы опустили 2-х футовую драгу на 650 саженей. Драга, вынутая четыре часа спустя, содержала много ледниковой грязи, немного гальки и осколков скал, три губки, несколько червей, брахиоподы и фораминиферы. Её подъём был тяжёл, а когда её подняли на поверхность, то она быстро замёрзла, и определить тип вкраплений было сложно. Выборка, сделанная 26-го, стала настоящим подарком для геолога, получившего кусок песчаника весом в 75 футов, куска ископаемого известняка, фрагмент слоистого сланца, крупнозернистый песчаник и камешки. Поднимать драгу вручную было очень тяжело, и 24-го мы использовали двигатель Джирлинга, который поднял 500 метров линя за тридцать минут, включая остановки. Одна остановка была вызвана водой, попавшей на фрикцион и замёрзшей. День или два спустя мы услышали на льдине громкий крик и обнаружили танцующего Кларка, выкрикивающего шотландские боевые кличи. Он добыл первый экземпляр антарктической рыбы, по-видимому, неизвестной науке.
Миражи появлялись часто. 29-го нас окружил край шельфового ледника, причём он был даже там, где мы точно знали, что там лишь глубокое море.
«Айсберги и торосы появляются в небе, где искажаясь, принимают самые причудливые формы. Они поднимаются ввысь, расползаясь в длину на разных высотах, затем сжимаются и исчезают, не оставляя ничего, кроме слегка дрожащего марева, которое то появляется, то исчезает. Вот и сейчас оно набухает, растёт, обретает форму, пока не станет идеальным перевёрнутым отражением айсберга на горизонте, парящей тенью реальности. Такие участки дрожащего воздуха появляются повсеместно. Вот они расходятся в длинные линии, пока не соединятся друг с другом, и вот мы уже в окружении сияющих снежных утёсов, омываемых снизу водами иллюзии, в которой они отражены. Затем появляются тени и безмолвно двигаются, исчезая вместе с закатом солнца. Мы, кажется, беспомощно дрейфуем в странном мире нереальности. И тем приятнее чувствовать под ногами палубу корабля и смотреть с неё вниз на знакомую линию собачьих конур и снежных игл на льдине.»
Окружающие нас льдины оказались не так прочны, как выглядели. Мы должны были постоянно помнить, что прожорливое море было совсем рядом, и что льдины были крайне ненадёжными друзьями, они могли в любой момент разойтись под любым из нас. К концу месяца я загрузил все наши запасы тюленьего мяса и ворвани обратно на борт. В последний день марта глубина под нами была 256 саженей. Интересно, что за 30 дней дрейфа и пройденных 39 миль на курсе 26 градусов к северо-западу постоянно мелеет. Море стало мелеть, как только мы стали дрейфовать в северном направлении, а это грубо означало, что контурная линия стала восток-запад (видимо речь идёт о контуре материковой отмели (подножья)). С 19 января, когда корабль вмёрз в лёд, по 31 марта, за семьдесят один день мы в общей сложности продрейфовали 95 миль на среднем курсе 80 градусов к северо-западу. Окружающие нас айсберги не поменяли своего относительного положения.
Солнце в небе опускалось всё ниже, температура за бортом падала, «Эндьюранс» охватывали ледяные щупальца зимы. Два северо-восточных шторма в начале апреля укрепили пак. Молодой лёд быстро утолщался, и хотя каналы изредка были видны с корабля, значительных разводий в нашем районе не наблюдалось. Рано утром 1 апреля мы снова слушали радиосигнал из Порта-Стэнли. Ребята привязали три 6 метровых балды к топ-мачте, чтобы увеличить площадь нашей антенны, но нам так и не удалось ничего услышать. Впоследствии их пришлось снять, поскольку мы обнаружили, что верёвки не выдерживают массу накопившегося инея. Звукозондирование показало, что море оставалось мелководным пока «Эндьюранс» дрейфовал на северо-запад. 2 апреля глубина была 262 саженей, в заборе ледниковая грязь. Четыре недели спустя звукозондирование показало 172 сажени. Наличие щебня в донных пробах к концу месяца говорило о том, что мы снова приближались к земле.
Месяц прошёл не без приключений. Ночью 3-го мы услышали звуки ломающегося льда к востоку от нас, и утром увидели, что молодой лёд местами был вздыблен на 8 — 10 футов в высоту. Это было первым предостережением об опасности, пропорционально нарастающей с каждым дальнейшим месяцем. Лёд ломался и скрипел 4-го и корабль слегка подрагивал. Подвижки льда основательно мешали работам по магнетизму. Я распорядился собрать в кучу вдоль «Эндьюранс» как можно больше снега, льда и мусора, так, чтобы в случае начала давления льда убрать вес судна, и оно поднималось над поверхностью льда. Все без исключения целый день работали кирками и лопатами, перетащили много тонн. 9-го опять появились признаки сжатия. Молодой лёд вздыбило на высоту 11 футов за кормой корабля, старая льдина местами пошла трещинами. Подвижка не была серьёзной, но я понял, что это может оказаться началом неприятностей для экспедиции. Мы перенесли некоторое количество запасов на борт и расчистили на палубе места для собак, на тот случай, если их понадобится быстро снять с льдины. Мы натянули 500 метровую стальную проволоку вокруг судна, конур, снежных хижин, а также сделали петлю к месту, где использовалась драга. Провод крепился на ледяных пилонах (столбах конусообразной формы) и обеспечивал безопасность в плохую погоду, когда видимость из-за идущего снега была ограничена, и человеку было легко потеряться. Я разрезал эту проволоку в пяти местах, так как иначе она могла принести больший вред в случае внезапного раскола льда.
Собаки были поделены на шесть упряжек по девять в каждой. У каждой из упряжек были свои наставники: Уайлд, Крин, Маклин, Маклрой, Марстон и Хёрли, они полностью отвечали за тренировки, обучение и кормление своих питомцев. Они же следили за их здоровьем. Мы по-прежнему теряли некоторых из собак от инфекции, и, к сожалению, врачи были беспомощны. Препарат от глистов был предоставлен канадским кинологом, которого я нанял перед отплытием, и когда он не смог присоединиться к экспедиции, дело приняло скверный оборот. К началу апреля у нас оставались пятьдесят четыре собаки и восемь щенков, некоторые были больны, и к концу месяца число здоровых собак сократилось до пятидесяти. Наши запасы тюленьего мяса и ворвани составляли около 5000 фунтов (ок. 2250 кг), и я посчитал, что их хватит для кормления собак на девяносто дней без вмешательства в санные рационы. Упряжки работали хорошо, зачастую с тяжёлыми нагрузками. Самым большим псом был Геркулес, который тянул на 86 фунтов (почти 40 кг). Самсон был на 11 фунтов легче, но он оправдал своё имя, когда однажды с лёгкостью тащил сани с 200-ми фунтами ворвани и каюром.