Солнце, которое «последний раз появилось» семью днями ранее, удивило нас, поднявшись над горизонтом на более чем половину диска 8 мая. Свечение на северном горизонте превратилось в солнце в 11 часов утра. Четверть часа спустя неожиданный гость снова исчез, чтобы появится в 11.40 утра, зайти в 1.00, подняться в 1.10 и медленно зайти в 1.20. Этот странный феномен был вызван рефракцией, которая составила 2 градуса и 37 секунд в 1.20 пополудни. Температура была -15 градусов Фаренгейта (-25 °C) и мы рассчитали, что рефракция была на 2 градуса выше нормы. Иными словами, солнце было видно на 120 миль южнее, чем следовало из таблицы рефракций. Штурман был естественно обижен. Он проинформировал всех 1 мая, что они не увидят больше солнца в течение следующих семидесяти дней, и теперь ему приходилось терпеть насмешки друзей, которые делали вид, будто верят, что его вычисления были неточны на несколько градусов.
«Эндьюранс» продолжал дрейфовать к северо-северо-востоку под влиянием постоянных западных и юго-западных ветров. Нос судна, в то же время, постепенно смещался влево, указывая, что льдину, которой корабль удерживался, разворачивало. В ночь на 14-е произошла заметная подвижка льда, и в полдень 15-го в дневном свете мы увидели протяжённый канал, протянувшийся с северо-западного горизонта по направлению к кораблю, затем забирающий к западу в обход корабля, и после простирающийся на юго-юго-восток. Протока за кормой соединилась с новой по обе стороны «Эндьюранс», отделив «нашу» льдину от основного тела пака. Вьюга с юго-востока началась 16-го. В час пополудни буран стих на пять минут, а затем ветер переменился на противоположный и барометр внезапно пополз вверх. Центр циклона был прямо над нами, а гирокомпас зарегистрировал необыкновенно быстрое колебание льда. Я не видел ничего сквозь снег и туман, и подумал, что это возможно, магнитная буря или зона местного магнитного возмущения заставила колебаться компас, а не лёд. Наша льдина была теперь с 2 1/2 мили длиной с севера на юг и 3 мили шириной с востока на запад.
В мае месяце произошли несколько значимых событий. Хёрли, наш умелец, запустил небольшую электрическую установку (видимо динамо-машину) и разместил лампы для периодического использования в обсерватории, метеостанции и других разных местах. Мы не могли позволить себе использовать электрические лампы постоянно. Хёрли также оборудовал два мощных светильника на мачтах, освещавших корабль от борта до борта. Эти лампы прекрасно освещали «доглу» («dogloo», аналогия с «igloo» — собачьи иглу) тёмными зимними днями и приобретали неоценимое значение на случай разрушения льдины во тьме полярной ночи. Представьте только себе, что значит держать пятьдесят собак за бортом без света в то время как льдину под тобой ломает и крушит. 24 мая Импайр Дей (День Империи, брит. нац. праздник в честь дня рождения Королевы Виктории, праздновался до 1958 г., сейчас День Содружества) был отпразднован пением патриотических песен в «Ритце», где все объединились в пожелании скорейшей победы британского оружия. Мы не могли знать, что война продолжается, но надеялись, что немцы уже изгнаны из Франции и что русские армии закрепили успехи союзников. Война вообще была постоянным предметом дискуссий на борту «Эндьюранс» и многие кампании разыгрывались на карте в течение долгих месяцев дрейфа. Луна в последних числах мая неторопливо проходила через наше звёздное небо по огромной высокой дуге (особ. высоких широт). Погода в целом была хорошей, с постоянными минусовыми температурами. Запись в судовом журнале от 27 мая:
«Кристально ясная погода и яркий лунный свет. Лунные лучи столь сильны, что делают полночь такой же светлой, как обычный хмурый полдень в умеренном климате. Невероятной чистотой атмосферы, вероятно, объясняются наши восемь часов сумерек, с красивым мягким золотистым свечением на севере. На реях небольшой слой инея и наледи. Температура -20°F (-29 °C). Видны несколько клочьев перистых облаков и в одном или двух направлениях скопления морозного тумана, хотя трещины и каналы возле корабля выглядят замёрзшими.»
Крин начал постепенно выводить щенков на пробежки, было очень забавным наблюдать за их неуклюжими телодвижениями, сосредоточенными на том, чтобы не отстать от саней, на которые они иногда бросали вопрошающие взгляды в надежде быть взятыми на них. Помимо папы Крина, щенков взял под опеку Амундсен. Измывались они над ним нещадно. Стало привычным зрелищем видеть его, самую большую собаку стаи, сидящим снаружи на холодном воздухе, по-отечески уступая место пухлому щенку, занимающему вход в его «доглу». Этим самозванцем был, как правило, щенок Нельсон, чьи передние лапы и морда выглядывали из ледяной конуры, и уж совершенно точно можно было быть уверенным в том, что за ним, удобно свернувшись калачиком, расположились Нелли, Роджер и Тоби. В хуш-тайм (здесь — время кормёжки собак, сам термин hoose использовался только в ранних антарктических экспедициях для обозначения блюда, приготовленного из мяса или пеммикана, сейчас не используется, по тексту встречается часто) Крину приходилось сторожить еду Амундсена, так как в противном случае щенки могли смолотить его порцию, пока тот держался в стороне, предоставляя им время поесть. Иногда, конечно, щенят посещали приступы совести, и они тащили к конуре Амундсена то тюленью голову, то половину пингвина, то большой кусок замороженного мяса или ворвани. Было очень интересно наблюдать, как здоровенная собака играет с ними, злобно хватает их за шкирки, хотя на самом деле довольно мягко, учит их, как вести себя в мире и секретам собачьей жизни.
Дрейф «Эндьюранс» в объятиях льда продолжался в течение июня без особо заметных событий. Сжатие иногда ощущалось, но в непосредственной близости от корабля лёд оставался непоколебим. Света практически не было, за исключением периода, когда дружественная луна находилась над горизонтом. О солнце нам напоминали лишь слабые сумерки около полудня, которые хоть как то помогали нам в важной работе по тренировке собак. В те дни уход за собачьими упряжками был нашей самой ответственной и тяжёлой работой. Движение льда не зависело от нас, не было абсолютно ничего для борьбы возможными проблемами в будущем, хотя и трудно было избежать понятного беспокойства на этот счёт. Поэтому тренировка и обучение собак казались совершенно необходимыми, независимо от состояния наших припасов, и упряжки выводились их каюрами всякий раз, когда позволяла погода. Как и следовало ожидать, началось соперничество. 15-го числа были устроены большие гонки — «Антарктик Дерби». Это стало знатным событием. Ставки были велики, каждому на борту предстояло выиграть или проиграть по итогам соревнования. Ставили деньги, но были и те, кто ставил пайки шоколада и сигарет. Трасса состязаний пролегала от «Хайберского перевала» на восточной оконечности старого замёрзшего канала впереди корабля до утлегаря, расстояние около 700 ярдов. Пять упряжек вышли на старт в тусклых полуденных сумерках при нулевой температуре и слабо мерцающей на юге авроре. Старт должен был быть дан сигнальной ракетой с метеостанции. Я был назначен «стрелком», Уорсли судьёй, а Джеймс засекающим время. Боцман в соломенной шляпе, напяленной поверх его обычной антарктической одежды, стоял на ящике рядом с финишной чертой и помогал нескольким тёмным типам принимать ставки, которые отображались на доске, висевшей у него на шее — 6 к 4 на Уайлда, «эвены» на Крина, 2 к 1 против Хёрли, 6 к 1 против Маклина, и 8 к 1 против Маклроя. Полотна носовых платков развевались на импровизированном пьедестале, а щенки, которые прежде никогда не видели такого странного ажиотажа, сидели вокруг и выли от восторга. Зрители не могли из-за тусклого света наблюдать за гонкой, но они слышали крики каюров по мере приближения упряжек и приветствовали победу своих любимцев приветственным рёвом, звуки которого больше напоминали рёв тюленей или пингвинов из нашего района. Время Уайлда составило 2 минуты 16 секунд, или скорость 10 1/2 миль в час.