Через несколько дней мы построили для него из ледяных блоков иглу с брезентом наверху в качестве крыши.
«Нашего рациона достаточно, чтобы поддерживать в нас жизнь, но все мы чувствуем, что смогли бы съесть вдвое больше, нежели получаем. Сейчас в среднем еда состоит из полфунта тюленины с пинтой чая на завтрак, 4-х унций (112 г) лепёшки с молоком на обед и трёх четвертей пинты тушёной тюленины на ужин. Этого едва хватает, даже если выполнять минимум работы, ибо мы полностью лишены хлеба и картофеля, ну или чего-то подобного. Некоторым из нас, похоже, приходится ещё тяжелее, они постоянно говорят о еде, но большинство из нас находят, что такие разговоры о пище только возбуждают аппетит, который не может быть удовлетворён. Наша жажда хлеба и масла очень высока, и не из-за того, что нам их не дают, а потому что организм чувствует в них необходимость».
Из-за нехватки продовольствия и того, что всё, что мы могли добыть, было нужно, в первую очередь, нам самим, я приказал застрелить всех собак, за исключением двух упряжек. Это была самая гнусная работа, которую пришлось выполнить за всё время экспедиции, мы очень остро восприняли их потерю.
Я должен был постоянно менять еженедельное меню. А число возможных вариаций с тюлениной было явно ограничено. Но то, что люди не знали об этой, своего рода эмоциональной спекуляции, имело огромное значение. «Мы сегодня (26 января) поймали Адели, невдалеке видели кита, но тюленей нет».
«Сейчас мы очень ограничены в топливе и в результате одна плита простаивает. Мы получаем один горячий напиток в день, чай на завтрак. В остальное время пьём ледяную воду. Иногда ограничены даже в этом, обычно возьмём с собой в спальник несколько кусочков льда в оловянной банке из-под табака. Утром в банке ложка воды, причём банка должна всю ночь лежать неподвижно, чтобы вода не пролилась.»
Дабы обеспечить хоть какое-то разнообразие в еде, я начал использовать по половине санного рациона дважды в неделю.
От Океанского лагеря нас отделяло около пяти миль разбитого льда к юго-западу, но я всё же решился отправить туда Маклина и Хёрли вместе со своими собаками, чтобы посмотреть, есть ли там какие-либо продукты питания, которые могли бы быть добавлены к нашим скудным припасам. Я дал им письменные инструкции не рисковать без необходимости и не пересекать любые широкие открытые каналы, и сказал, чтобы они вернулись к середине следующего дня. Ни единожды провалившись по пояс сквозь тонкий лёд, им всё же удалось добраться до лагеря. Они нашли лагерь просевшим на пару футов. Океанский лагерь, как они рассказали, «выглядел как деревня, стёртая с лица земли и брошенная её обитателями». Доски палубы, которые мы подкладывали под низ палаток, предотвращали таяние снега от солнца прямо под ними, и вздымались на почти два фута над уровнем окружающей льдины.
Склад рядом с камбузом покосился, повсеместно образовались лужи. Они собрали всю еду, что смогли найти, забросили несколько книг в фанерный ящик саней и вернулись в Лагерь Терпения около 8 часов вечера. Я был рад их скорому возвращению и, так как из их доклада следовало, что дорога была приемлемой, 2 февраля я отправил обратно восемнадцать человек под руководством Уайлда принести всю оставшуюся еду и третью шлюпку Стэнкомб Уиллс. Они вышли в час ночи, захватив пустые сани, на которых везли Джеймс Кэрд и достигли Океанского Лагеря около 3.30 утра.
«Мы оставались в лагере около трёх часов, устанавливая лодку на сани, собирая съестные припасы, одежду и книги. Мы вышли из него в 6 утра и вернулись обратно в Лагерь Терпения со шлюпкой в 12.30, потратив ровно в три раза больше времени, чтобы вернуться с лодкой, нежели тащить сани без неё. На обратном пути мы делали многочисленные остановки, пока передовая партия из четырёх человек была занята расчисткой проходов в торосных грядах и заполнением открытых трещин блоками льда, если они были открыты. Солнце довольно сильно размягчило поверхность, и местами тянуть было ужасно тяжело. За то время, что мы шли обратно, каждый здорово утомился, так как мы пребывали не в лучшей форме и сидели на ограниченном пайке. И сейчас и тогда тяжёлые сани проламывали лёд и были практически на плаву. Это была очень тяжёлая, изматывающая работа, чтобы вытащить их. Самый длинный переход, который нам удалось сделать без остановки у каналов или торосных гряд был около трёх четвертей мили.»
«Примерно в миле от Лагеря Терпения нас ждал приятный сюрприз. Сэр Эрнест и Хасси шли навстречу нам с хорошо обёрнутыми для сохранения тепла котелками горячего чая.»
«Один или двое человек расчистили довольно приличный участок пути для нас от лагеря и затем впряглись вместе с нами и мы пошли в блестящем темпе.»
«Ещё одним прекрасным результатом нашего похода стало восстановление двух упаковок чечевицы весом 42 фунта каждая.»
На следующий день я послал Маклина и Крина назад для дальнейшего сбора вещей, но они столкнулись с несколькими открывшимися за ночь каналами и были вынуждены вернуться, не дойдя без малого полторы мили до места назначения. Нам больше так и не удалось снова достичь Океанского лагеря. К тому же в нём осталось очень мало из того, что нам могло бы пригодиться.
К середине февраля очень остро встал вопрос топлива. Мы выкопали все выброшенные ранее тюленьи головы и плавники и срезали с них все остатки жира. Мяса также было в обрез. Мы всё ещё сохраняли наш трёхмесячный запас санных рационов практически нетронутым и собирались использовать его только в самом крайнем случае. У нас был небольшой запас собачьего пеммикана, но оставшихся собак кормили теми частями тюленины, которые не могли использовать для своих нужд. Этот собачий пеммикан мы жарили в сале с небольшим количеством муки и получались превосходные лепёшки.
Наши запасы мяса сейчас были действительно очень малы, каждому по несколько кусочков. К счастью, однако, мы поймали двух тюленей и четырёх императорских пингвинов, а на следующий день сорок Адели. Теперь у нас было еды на сорок дней, но нехватка жира для топлива по-прежнему остро ощущалась. Всё наше сало было использовано, поэтому мясо жарили на тюленьем жиру. Со временем мы полюбили его рыбный привкус, но как и Оливер Твист хотели большего.
29 февраля, в Високосный день, мы устроили особенный праздник, развеселивший мужчин больше, чем что-либо другое. Некоторые из наших циников постановили, что это было отмечание избавления от женских козней ещё на четыре года. В этот день было допито последнее какао. Впредь нашим единственным напитком стала вода, слегка разбавленная молоком. Теперь ежедневно каждому полагались три щепотки сахара.
Однажды ночью один из псов отвязался и опустошил наши драгоценные запасы лепёшек. Он сожрал четыре с половиной из пяти, прежде чем был остановлен. Оставшуюся половину со следами собачьих зубов я отдал Уорсли, который разделил её на семерых своих соседей по палатке, каждому досталось по половине квадратного дюйма.
Лиз, который отвечал за еду и её хранение, написал в своём дневнике: «Ограничение в провизии сильнее, чем это делают в провиантской части, при этом мы ухитряемся существовать на наших скудных запасах неделя за неделей. Ни одна домохозяйка никогда не сможет сделать то, на чём мы продолжаем наш долгий путь.
„Когда пишу о пресной лепёшке, которую Питер немного покусал, то возникает одно желание, иметь столько еды, сколько дают дома собаке. Когда ты голоден, брезгливость идёт по ветру, ты рад сожрать любые отходы, независимо от их происхождения. Может и нет смысла писать о всех тех лакомых кусочках, поднятых здесь, но достаточно рассказать, что когда кок опрокинул немного пеммикана на старую закопчённую тряпку и выбросил её за пределы своего камбуза, то один человек позже соскабливал с неё грязную, но приемлемую для еды пищу“.
Другой ковырялся в течение часа в снегу, где он несколькими днями ранее уронил кусок сыра, в надежде найти хоть пару крошек. Он был вознаграждён, найдя кусок размерами с ноготь большого пальца, и смотрел на него как на огромную ценность.
Тюлений жир был постоянной частью нашего рациона, как в сыром виде, так и варёном или жареном. „Поразительно как в этом плане изменились наши аппетиты. До недавнего времени только одна мысль о нём вызывала отвращение. Теперь, однако, мы требуем его. Густое чёрное масло, напоминающее на вкус рыбий жир, капающее с него и больше похожее на китовый жир, мы пьём с алчностью.“