Ещё немного информации, полученной из документов о западном побережье моря Уэдделла, было связанно с островом Принц-Джордж. Адмиралтейская «Лоция», описывая Южные Шетландские острова, упоминает о пещере на этом острове. Никто из нас не знал, что это за пещера, большая ли она или маленькая, мокрая ли или сухая, но во время дрейфа на льдине и позже, проплывая по предательским каналам, устраивая наши неудобные ночные лагеря, эта пещера представлялась в моём воображении дворцом, только несколько более блёклым в отличие от великолепия Версаля.
Ночью волнение моря усилилось, и движение льда стало более ярко выраженным. Периодически соседние льдины сотрясали нашу, на которой мы стояли лагерем, и выводы от последствия этих ударов были яснее некуда. Мы как можно скорее должны были выбраться на твёрдую землю. Когда после очередного сильного удара прекратились вибрации, мои мысли сосредоточились на грядущих проблемах. Если бы численность партии была не более шести человек, то решение было бы найти не так сложно, но очевидно, что переправка всей партии в безопасное место при ограниченных средствах, имеющихся в нашем распоряжении, будет делом исключительной сложности. На нашем плавучем куске льда, который устойчиво уменьшался под воздействием ветра, погоды, соседних льдин и тяжёлого волнения, находилось двадцать восемь человек. Признаюсь, я почувствовал, какой груз ответственности свалился на мои плечи, но, с другой стороны, был воодушевлён отношением ко мне со стороны экипажа. Одиночество — это наказание для капитана, но для человека, который принимает решения, крайне важно, если он чувствует, что нет неуверенности в умах тех, кто последует за ним, и что все его распоряжения будут выполнены уверенно и с ожиданием успеха.
Следующим утром (8 апреля) в безоблачном голубом небе ярко светило солнце. Остров Кларенса был отчётливо виден на горизонте, был также различим остров Элефант. Единственный заснеженный пик острова Кларенса возвышался словно маяк безопасности, хотя даже самые оптимистичные соображения не могли проложить простой путь через лёд и океан, отделяющий нас от этого белого и сурового гиганта.
«Пак гораздо разреженнее этим утром, длинные продольные волны с северо-востока более выражены, нежели накануне. Льдины вздымаются и падают в унисон с волнением моря. Мы, очевидно, дрейфуем с поверхностным течением, зона многолетнего льда, айсбергов и торосов осталась далеко позади. В лагере была дискуссия по поводу варианта на некоторое время перебраться на айсберг и дрейфовать на нём на запад. Идея — это не пустой звук. Я не уверен, что айсберг будет дрейфовать в правильном направлении. Если даже он будет двигаться на запад и вынесет нас в открытое море, то какова будет наша судьба, когда мы попытаемся спустить шлюпки вниз по его крутым склонам в волнующееся море, когда окружающие нас ледовые поля исчезнут? Кроме этого есть шанс, что айсберг расколется или даже опрокинется во время нашего пребывания на нём. Невозможно оценить состояние большой массы льда только по её виду. Лёд может иметь дефекты, и когда ветер, течение и волнение вызывают напряжение и натяжение, линия разлома может проявиться внезапно и катастрофически. Нет, мне не нравится идея дрейфовать на айсберге. Мы должны оставаться на нашей льдине до тех пор, пока условия не улучшатся, а затем предпринять ещё одну попытку достичь земли.»
В 6.30 вечера внезапный сильный удар сотряс нашу льдину. Дежурный и другие участники экспедиции провели немедленный осмотр и обнаружили трещину прямо под Джеймсом Кэрд и между двумя другими шлюпками и основным лагерем. В течение пяти минут лодки перенесли через трещину ближе к палаткам. Это ЧП не было вызвано ударом соседней льдины. Мы видели, что вытянутую льдину, которую мы сейчас занимали, развернуло к набегающей волне. Льдина, таким образом, стала двигаться на манер корабля и разломилась посередине, когда волна подняла центр, оставив оба её конца на весу. Теперь мы находились на треугольном ледяном плоту со сторонами примерно в 90, 100 и 120 ярдов. Наступила унылая пасмурная ночь, ещё до полуночи посвежел западный ветер. Мы видели, что пак вскрылся под воздействием ветра, волн и течения, и я почувствовал, что наступало время для спуска лодок. На самом деле было совершенно очевидным, что даже если в течение ближайшего дня условия останутся неблагоприятными, то мы не могли безопасно оставаться на льдине больше какого-то времени. Волнение и движение льда нарастало, льдина под нашим лагерем могла расколоться в любой момент. Мы сделали все необходимые приготовления, если что-нибудь подобное произойдёт. Но наше положение окажется отчаянным, если лёд разобьётся на мелкие куски, не достаточно большие, чтобы вместить всю партию, и не достаточно разреженные, чтобы можно было использовать лодки.
Следующий день, воскресенье (9 апреля), оказался отнюдь не днём нашего отдыха. Много знаменательных событий нашей экспедиции были связаны с воскресеньями, и в этот особенный день мы оставили льдину, на которой жили почти шесть месяцев и начали наше путешествие на лодках.
«Это был знаменательный день. Утро выдалось прекрасным, хотя несколько затянутым тучами и слоистыми кучерявыми облаками, дул умеренный юго-юго-западный к юго-восточному бриз. Мы надеялись, что этим ветром лёд отнесёт нас ближе к острову Кларенса. В 7 часов утра пряди воды и каналов были видны на западном горизонте. Лёд, отделяющий нас от полос воды, был разорван, но не выглядел проходимым для лодок. Длинные волны с северо-запада проникали более свободно, чем накануне и двигали льдины в хаотическом беспорядке. Мешанина обломков между массами льда взбалтывалась до грязеобразного состояния и лодки не смогли бы пройти сквозь каналы, что открывались и закрывались вокруг нас. Наша собственная льдина была вовлечена во всеобщий хаос, и после завтрака я распорядился снять палатки и сделать все приготовления для немедленного спуска шлюпок, как только для этого появится возможность».
Я решил взять командование на себя вместе с Уайлдом Джеймсом Кэрд, вмещавшим одиннадцать человек. Это была самая большая из наших лодок, и помимо людей несла большую часть наших запасов. Уорсли отвечал за Дадли Докер и девять человек. Хадсон и Крин были старшими на Стэнкомб Уиллс.
Вскоре после завтрака лёд снова закрылся. Мы оставались на месте, полностью наготове настолько, насколько это было возможно, когда в 11 часов утра наша льдина вдруг внезапно раскололась прямо под лодками. Мы перебросили наши вещи на большую из двух частей и с напряжённым вниманием наблюдали за дальнейшим развитием событий. Трещина пробежала прямо через место, где была установлена моя палатка. Я стоял у края трещины и, глядя на расширяющийся канал воды, видел отпечаток, где в течение многих месяцев лежали мои голова и плечи, когда я находился в своём спальном мешке. Промятость, где лежали моё тело и ноги, была на нашей стороне трещины. Лёд проседал под моим весом в течение многих месяцев жизни в палатке, и я уже много раз подсыпал снег под спальник, чтобы заполнить эту полость. Линии стратификации ясно указывали на различные слои снега. Каким хрупким и ненадёжным был наш покой! Обыденность притупила наше чувство опасности. Льдина стала нашим домом, и в течение первых месяцев дрейфа мы уже почти перестали осознавать, что это всего лишь полотнище льда, плывущее по скрытому от глаз морю. Теперь наш дом рассыпался прямо под ногами, и чувство потерянности и неопределённости было трудно описать.
Фрагменты льдины чуть позже сошлись вновь, мы пообедали тюленьим мясом, съев его полностью. Я подумал, что хороший обед будет лучшей возможной подготовкой к путешествию, которое теперь казалось неминуемым, а так как мы не сможем взять всё наше мясо с собой, поэтому каждый съеденный фунт считали спасённым. Сигнал к старту прозвучал в час дня. Пак вскрылся, каналы стали судоходны. Условия были далеко не такими, о каких можно было мечтать, но и ожидать лучших было больше нельзя. Дадли Докер и Стэнкомб Уиллс спустили быстро. В них забросили снаряжение и обе лодки немедленно перешли в полынью в три мили шириной, в которой плавал одинокий и могучий айсберг. Джеймс Кэрд спустили на воду чрезмерно загруженным припасами и оставшимися мелочами лагерного оборудования. Многие вещи, в то время рассматривавшиеся нами как необходимые, позже были выброшены, так как давление реалий стало более серьёзным. Человек может обойтись очень скудным набором вещей. И атрибуты цивилизации, довольно скоро оказавшиеся перед лицом суровой реальности, оказались ничем на фоне значимости еды и крова, а для выживания зачастую собственный смех оказывался значительно более ценной вещью.