Утро 11 апреля выдалось пасмурным и туманным. С рассветом выяснилось, что пак сомкнулся вокруг нашего айсберга, сделав невозможным при сильном волнении моря спустить лодки. Никаких признаков воды не наблюдалось. Многочисленные киты и косатки шныряли между льдин, а вокруг нашего айсберга кружили капские голуби, чайки и глупыши. Картина, открывавшаяся из нашего лагеря с усилением света, была великолепна для описания, хотя я должен признать, что мы рассматривали её с тревогой. Вздымающиеся возвышенности пака и льдин накатывали на нас длинными волнами, образуя здесь и там тёмные линии открытой воды. Каждая волна, поднимающаяся около нас, быстро размывала айсберг, надвигая льдины на подошву припая, дробя верхний край снежного покрова и уменьшая размер нашего лагеря. Когда льдины отступали перед следующей атакой, вода бурлила у кромки припая, быстро увеличиваясь в ширину. Спустить лодки в таких условиях было бы сложно. Время от времени, так часто, что даже появилась тропинка, Уорсли, Уайлд и я поднимались на самую высокую точку айсберга и смотрели на горизонт в поисках разрывов в паке. После медленно тянущихся часов ожидания, наконец, далеко вдали посреди ледяной мешанины появился тёмный разрыв. Казалось, прошла целая вечность, пока он медленно приблизился. Я с завистью наблюдал за двумя невозмутимыми тюленями, которые лениво развалились на покачивающейся льдине. Они были дома, у них не было причин ни для беспокойства, ни для страха. Если бы они думали о том же, что и я, то сочли бы этот день идеальным для весёлого путешествия по кувыркающимся льдинам. Для нас же это был день, показавшийся вечностью. Я думаю, что никогда прежде ещё не испытывал такого беспокойства. Когда я посмотрел вниз на лагерь, чтобы отдохнули глаза от напряжённого наблюдения за широким белым простором, нарушаемым лишь одной чёрной лентой открытой воды, то увидел, что мои спутники ждали с более чем обычным интересом узнать, что я обо всём этом думаю. После одного особенно сильного удара кто-то отчаянно крикнул: «Он треснул поперёк». Я спрыгнул со смотровой площадки и побежал к месту, которое осматривали мужчины. Там действительно была трещина, но обследование показало, это был просто разлом в снегу без видимых признаков раскола самого айсберга. Плотник отметился своей невозмутимостью, когда чуть ранее в этот день реально чуть не уплыл на обломке льда. Он стоял рядом с краем нашего лагеря, когда лёд под его ногами отделился от основной массы. Быстрый прыжок через увеличивающийся разрыв спас его.
Тянулись часы. Одним из моих опасений, была возможность, что течением нас может пронести сквозь восьмидесятимильный створ между островами Кларенса и Принц-Джордж в открытую Атлантику, но постепенно открытая вода приблизилась и в полдень почти добралась до нас. Длинный канал, узкий, но судоходный, простирался к юго-западному горизонту. Наш шанс выпал немного позже. Мы сбросили наши лодки с края раскачивающегося айсберга и отвели их подальше от подошвы припая, пока она поднималась под ними. Джеймс Кэрд почти перевернуло ударом снизу, когда айсберг возвращался в верхнее положение, но он успел выйти в глубокую воду. Мы побросали припасы и вещи на борт и через пару минут были уже далеко. Джеймс Кэрд и Дадли Докер имели хорошие паруса и с попутным ветром могли довольно быстро идти вдоль канала мимо ходящих ходуном ледяных полей по обе его стороны. Волнение было сильным и над льдинами летели брызги. Попытка установить небольшой парус на Стэнкомб Уиллс привела к серьёзной задержке. Площадь его паруса была слишком мала, чтобы оказать заметную помощь гребцам, но за то время, что люди были заняты этой работой, лодка отдрейфовала обратно к ледовому полю, где её положение стало довольно опасным. Видя это, я отправил Дадли Докер за ней, а сам пришвартовал Джеймс Кэрд к куску льда. Дадли Докеру пришлось взять на буксир Стэнкомб Уиллс, и эта задержка стоила нам двух ценных часов светового дня. Когда все три лодки были снова вместе, мы продолжили путь вдоль канала и вскоре увидели ширь протяжённой воды на западе, её появление означало, что мы вырвались из плена пакового льда. В окончании ледяного языка, который практически закрывал проход, через которые мы могли выйти в открытое море, находился, словно какой-то любопытный ископаемый монстр, ледяной Цербер, охранявший путь, изъеденный волнами айсберг. У него была голова и глаза, он так тяжело оседал, что почти опрокидывался. Его бока были погружены глубоко в море, и когда он вновь поднимался, то вода, словно слёзы плача струилась из его глаз по поводу нашего избавления из ледяных тисков. Для читателя это может показаться фантастикой, но для нас в то время такое впечатление было реальным. Люди, живущие в цивилизованных условиях, окружённые разнообразными формами жизни и знакомыми творениями своих рук, вряд ли смогут понять, насколько быстро ум под влиянием глаз реагирует на всё необычное и проводит любопытные ассоциации, подобные полёту фантазии дней нашего детства. Мы долго жили среди вечных льдов, и почти бессознательно стремились увидеть сходство с человеческими лицами и иными живыми формами в причудливых очертаниях и массивных неуклюжих формах айсбергов и льдин.
В сумерках мы быстро пристали к тяжёлой льдине, каждая лодка своим швартовом закрепилась за отдельные торосы, чтобы избежать столкновения при волнении. Мы выгрузили жировую печь, вскипятили воду, чтобы сделать горячее молоко, и раздали сухие пайки. Я также выгрузил полубочки и снял внешний тент с обручей. Наш опыт предыдущего дня в открытом море показал нам, что палатки нужно было располагать как можно плотнее. Брызги, вырывавшиеся из-под шлюпок, превращали ткань палаток в лёд, который вскоре стал опасно тяжёлым. Этой ночью мы избавились от последних излишеств нашего и без того скудного снаряжения. Теперь у нас с собой были только те вещи, без которых было нельзя, мы разгрузились до предела. Мы надеялись на спокойную ночь, но были вынуждены отшвартоваться, так как куски разреженного льда начали собираться вокруг льдины. Дрейфующий лёд всегда притягивается к подветренной стороне более тяжёлой льдины, куда его толкает и где сжимает под воздействием течения. Я решил не рисковать повторением прошлой ночи и не вытаскивать лодок. Мы провели ночные часы, держась невдалеке от главной линии пака под прикрытием мелких кусков льдин. Постоянные порывы дождя и снега скрыли звёзды и вымочили нас насквозь, мы периодически кричали друг другу чтобы держаться вместе. Никто не спал из-за пробирающего холода, а двигаться дальше, чтобы согреться, мы не рисковали, так как видели не более чем на несколько ярдов вперёд. Иногда призрачными отблесками серебра рядом с нами мелькали тени глупых буревестников, и повсюду кругом раздавалось фырканье косаток, короткий резкий свист которых напоминал вырывающийся пар. Косатки были источником тревоги, лодка могла легко быть опрокинутой любой из них, если та решится на удар. Они когда выныривают на поверхность, то с лёгкостью отбрасывают в стороны куски льда гораздо большие, чем наши лодки, и мы испытывали понятное беспокойство, так как белое дно лодки снизу смотрится как лёд. Потерпевшие кораблекрушение моряки, дрейфующие в антарктических морях, совсем не то, о чём мечтает косатка, но в случае чего может оказаться на вкус неплохим заменителем тюленины и пингвинятины. Поэтому мы посматривали на косаток с некоторым опасением.
Рано утром 12 апреля погода улучшилась, ветер стих. Рассвет подарил ясное небо, холод и решимость. Я оглядел своих спутников в Джеймсе Кэрд и увидел измученные и невыразительные лица. Начинало сказываться перенапряжение. Уайлд сел за румпель с такой же спокойной и решительной уверенностью, с какой делал это и в более комфортных условиях, его серо-голубые глаза смотрели в день грядущий. Все хоть и были измучены, делали всё возможное, чтобы казаться весёлыми, а перспектива горячего завтрака ещё более воодушевляла. Я объявил всем, что сразу же, как только найдём подходящую льдину, разожжём плиту и сделаем для всех горячее молоко и боврил. Мы гребли на запад сквозь разреженный пак, льдины всех форм и размеров находились по обе стороны от нас, и каждый, кто не был занят в гребле, с нетерпением высматривал подходящее место для лагеря. Я мог оценить степень потребности в пище разных участников экспедиции по тому рвению, с которым они указывали мне на льдины, которые считали подходящими для нашей цели. Температура была около +10F и барберриевские комбинезоны гребцов трещали, когда мужики работали на вёслах. Я заметил даже маленькие частички льда и измороси, падавшие с рук и тел. В восемь часов подходящая льдина появилась впереди и мы подошли к ней. Камбуз был выгружен, и вскоре весёлый пар поднимался от готовящейся пищи. Никогда ещё работа кока не проходила под таким тревожным и пристальным вниманием. Пока остальные могли размять свои затёкшие конечности и побегать туда-сюда «по кухне», Уорсли, Крин и я оставались в своих лодках, чтобы удерживать их, предотвращая столкновения с льдиной, так как волнение моря было довольно сильным. Величественно поднималось солнце. Барбериевские комбинезоны подсыхали, лёд стал таять на наших бородах. Горячая пища наполнила нас новой энергией, и через три четверти часа мы на всех парусах снова двинулись на запад. На Стэнкомб Уиллс поставили дополнительный парус, и теперь он был способен поддерживать общую скорость. Мы видели, что находились на внешнем крае пака, сразу за его границей на север простиралось синее море. Ветровые волны разбивались о блестящие льдины, а бесчисленные тюлени грелись и вертелись на каждом достаточно большом для этого куске льда.