Первейшей задачей, стоявшей перед ними и которая была даже ещё более важна, нежели пропитание, было сделать жильё. Полуголодное существование во время дрейфа на льдине, добавленное к испытаниям в переходе на лодках и суровостью погоды, с которой мы столкнулись после высадки на острове Элефант, оставило свой неизгладимый след на многих. Рикенсон, стойко переносивший до последнего все тяготы и лишения, рухнул от сердечного приступа. Блэкбороу и Хадсон не могли передвигаться. Все были в различной степени обморожены, а одежда, которая непрерывно носилась в течение шести месяцев, была полностью изношена. Буря, начавшаяся в день высадки на мысе Уайлд, продолжалась две недели, зачастую задувая со скоростью от семидесяти до девяноста миль в час, и достигая иногда даже более высоких значений. Палатки, проявившие себя исключительно и столько вынесшие, были порваны в лоскуты, за исключением полюсной, занимаемой Хёрли, Джеймсом (Вордье) и Хадсоном. Спальные мешки и одежда пребывали в вечно влажном состоянии и физические неудобства перерастали в психологическую депрессию. Две оставшиеся лодки перевернули вверх дном, одним бортом положив на снег, другим на два фута скал и ящиков, и под ними нашли крышу над головой матросы и некоторые учёные вместе с двумя инвалидами, Рикенсоном и Блэкбороу. Было необходимо надёжное укрытие от непогоды и тепло, чтобы просушить одежду, и Уайлд ускорил рытьё ледяной пещеры на склоне, которое было начато ещё при мне.
Высокая температура, однако, вызывала непрерывную капель воды с крыши и стен ледяной пещеры и, поскольку предполагалось, что в ней будут постоянно жить двадцать два человека, то температура будет практически всегда выше нуля, и это не оставляло никаких надежд на сухую обитель. Поэтому, по указанию Уайлда мужики собрали много больших плоских камней, имевшихся во множестве под снегом на пляже, и с их помощью возвели две основательные стены высотой четыре фута и девятнадцать футов длиной.
«Мы все до смешного слабы, и эта часть работы была чрезвычайно трудоёмка и отняла времени более чем в два раза больше, нежели мы выполнили бы её в нормальном состоянии. Камни, которые легко могли поднять в иное время, оказались совершенно неподъёмными и были нужны двое или трое из нас, чтобы перенести те, которые обычно таскал один. Наши трудности усугублялись тем фактом, что большинство наиболее подходящих камней лежали на противоположном конце косы в ста пятидесяти ярдах. Наша слабость лучшее сравнение с долгой болезнью, про которую говорят „пациент чувствует себя хорошо, но физически бессилен“.
Место, выбранное для хижины, было тем самым местом, где первоначально установили плиту в ночь нашего прибытия. Оно располагалось между двумя большими валунами, которые, хоть и не формировали стены хижины, но, по крайней мере, обеспечивали надёжную защиту от ветра. Дополнительную защиту от северного ветра давал холм на конце косы, именуемый Пингвин Хилл. Как только стены были готовы, на них положили вверх дном рядом друг с другом две лодки. Точное выравнивание лодок отняло время, но имело первостепенное значение, если наша конструкция планировалась надолго, на что мы и надеялись. Оказавшись на месте, лодки были надёжно скреплены и занайтовлены за скалы. Несколько кусков дерева проложили от киля до киля и поверх них расстелили брезент рваных палаток и парни закрепили его за скалы. Крепёж краёв тента был гениально придуман и реализован Марстоном. Первым делом он нарезал материал бесполезных теперь палаток на соответствующие отрезки, затем нарезал голенища пары болотных сапог на узкие полосы и, используя их наподобие кожаного переплёта, которым обычно обтягивают кресла с мягкой обивкой, закрепил по кругу тент за внутреннюю часть планширя лодок таким образом, что он свисал вниз, словно балдахин, придавленный к земле мачтами и вёслами. Из вдвое сложенных одеял сделали дверь, которую позже заменили тубусом, отрезанным от одной из палаток. Он представлял собой брезентовый цилиндр, пришитый к тенту, через который люди заползали внутрь или наружу, завязывая его, словно носок, как только человек проползал сквозь него. Это, конечно, самая удобная и эффективная дверь в этих условиях, что когда-либо была изобретена».
«Несмотря на то, что боковые стены хижины были возведены, далее приступили к заполнению зазоров между камнями внешнего контура стен снегом. Снег был порошкообразным и не слеплялся, в конце концов мы запихивали его только запасным одеялом и робой. Вся эта работа была очень тяжёлой для наших обмороженных пальцев, а инструмент был весьма ограничен.»
«Наконец всё было завершено и нас позвали принести наши промокшие спальники, которые пролежали под моросящим дождём несколько часов после того, как лодки и палатки, которые приютили их ранее, были реквизированы для нашей новой резиденции.»
«Мы заняли свои места так, как сказал Уайлд. Склоки по поводу лучших мест не было, но было заметно, что была какая-то суета по распределению банок.»
«Рикенсон, который был болен и слаб, но очень счастлив, получил место в лодке прямо над плитой, а моряки, прожившие под Стэнкомб Уиллс несколько дней, пока он был вверх ногами на пляже, негласно претендовали на места под ним как на свои собственные и толпились возле него как один. Ещё одну верхнюю банку слева в этой лодке Уайлд предложил одновременно Хасси и Лизу, сказав, что первый, кто соберёт свои вещи в мешок, сможет занять эту койку. Пока Лиз высчитывал плюсы и минусы, Хасси собрал свой мешок и залез наверх, а Лиз только определил, что плюс всё-таки был. Таким образом, четверо человек расположились наверху на банках в Дадли Докере и пятеро, включая Хасси, на Стэнкомб Уиллс, остальные улеглись на полу».
Первое время пол был покрыт снегом и льдом. Потом он был подчищен и на камни постелили оставшиеся части палаток. Под защитой этого тесного, но сравнительно роскошного помещения, в партии вновь воцарилась бодрость духа. Вьюга, однако, вскоре выявила недостатки архитектуры хижины и сквозь щели между камнями проникала мелкая снежная пыль. Снаружи развесили Джайгеровские спальные мешки и куртки и, спаянные снегом и надёжно примороженные к стенам, они эффективно сдерживали эти порывы.
Поначалу приготовление пищи осуществлялось снаружи под прикрытием скал, дополнительную защиту которым предоставляла стена из-под упаковок провизии. Там располагались две жировые плиты, изготовленные из старых топливных бочек, но однажды, когда вьюга была необычайно сурова, еду попытались приготовить внутри хижины. Это означало, что было не избежать копоти, оказывающей вредное воздействие, и некоторые пострадали от дымной слепоты, схожей со слепотой снежной, очень болезненной и требующей внимания медиков.
Вскоре установили дымоход, сделанный Керром из жестяной подкладки одной из упаковок с сухарями, и вывели его через жестяной кренгельс в брезенте крыши прямо между килями двух лодок, проблемы с дымом ушли в прошлое. Позже к дымоходу приделали ещё одну старую топливную бочку, окружавшую дымоход так, что на одной плите можно было готовить одновременно два котелка. Те, чьи койки располагались возле плиты, страдали от последствий локальной оттепели, вызываемой её теплом, но это нивелировалось возможностью согреться теплом приготовляемых порций бифштекса и хуша, распространявшимся в процессе готовки, и также возможностью согреться менее удачливым товарищам. Еда состояла, как правило, из порции хуша или одного — двух кусков сахара.
Кок и его помощник, в роли которых позже выступали по очереди, вставали около 7-ми утра и к 10-ти часам завтрак, как правило, был готов.
Упаковки с едой позже разместили широким кругом вокруг печки и те, кому посчастливилось быть рядом, могли просушить свои вещи. Так, чтобы всем было одинаково выгодно от этого, был устроен своего рода «Центральный почтамт», каждый человек, занимал своё место у печи только один день, перемещаясь на следующий. Таким образом, в конечном счёте, каждому удалось просушить свою одежду и жизнь виделась в более ярком свете.
Большой проблемой хижины было отсутствие света. Брезентовые стены были покрыты сажей, а сугробы, накапливающиеся вокруг, делали жизнь её обитателей государством вечной тьмы. Лампы, изготовленные из банок сардин и кусков хирургических бинтов в качестве фитилей и наполняемые тюленьим жиром в качестве горючего, кстати, считавшимся большим деликатесом, были скорее средством сохранения ограниченных запасов спичек, нежели осветительными приборами.