Гулден прошел в комнату Виктора и стал просматривать старые экземпляры журнала «Огонек», лежавшие на столе.
Прошел час, Виктор не приходил. Гулден решил, что ждать он больше не будет, и встал, намереваясь уходить. В это время в передней послышались мужские голоса. Гулден оживился: верно, идет Виктор, и он снова присел. Распахнулась дверь, в комнату ворвалось несколько белогвардейских офицеров.
— Руки вверх! — заорали они на Гулдена, наставляя в него дула револьверов.
Англичанин в недоумении поднял руки.
— В чем дело? — спросил он по-русски.
— Обыскать его! — приказал старший офицер в капитанских погонах.
Два прапорщика и один поручик начали обшаривать карманы Гулдена.
— Я — англичанин, — кричал он. — Я протестую!.. Вы не имеете права!..
На протесты Гулдена никто не обращал внимания.
— Так разрешите его в тюрьму отправить? — спросил капитан, оборачиваясь к кому-то.
Гулден глянул туда, куда обращался контрразведчик и вздрогнул. Он встретился с серыми глазами своего начальника Ингома.
— Да, да, — кивнул Ингом, давая согласие контрразведчику.
…Виктор стоял на углу улицы и взволнованно наблюдал, как контрразведчики ворвались в его квартиру, вывели Гулдена. Он пошел вслед за ними.
Убедившись в том, что Гулдена отвели в тюрьму, Виктор сейчас же разыскал Семакова и рассказал ему об аресте англичанина.
— Ах ты, черт! — выругался Семаков. — Большая неприятность. Надо выручать.
— Я думаю, — сказал Виктор, — его как иностранного офицера должны немедленно выпустить.
— Ой, вряд ли! — с сомнением покачал головой Семаков. — Кто узнает, что этого англичанина арестовали? Контрразведчики умеют хоронить концы в воду.
— Мы сообщим! — сказал Виктор. — Мы распространим листовку о том, что контрразведчики арестовали английского офицера… А притом, Марина говорила, что у Джона Гулдена в Новочеркасске есть товарищи — английские офицеры, с которыми он жил вместе на квартире. Надо им немедленно сообщить об аресте Гулдена, они поставят всех на ноги, постараются освободить его из тюрьмы.
— Это, пожалуй, правильно, крестник, — согласился Семаков. — Поезжай в Новочеркасск и сообщи им об аресте их товарища. Самому-то тебе к ним не следует ходить, а через кого-нибудь сообщи.
— Можно через Трубачева, — сказал Виктор.
— Это тот самый товарищ, который помогал выручать нас из тюрьмы?
— Да, — кивнул Виктор. — Тот самый. Только не знаю — в Новочеркасске ли он еще. Если его не найду, то сообщу англичанам через сестру Катю…
— Ладно. Действуй только быстро… Послезавтра мы сделаем попытку освободить из тюрьмы наших товарищей, в том числе и твою Маринку, а если удастся, и англичанина.
Но из их намерения ничего не получилось.
Вечером они от Колчанова узнали, что состоялся закрытый военно-полевой суд, который приговорил Клару Боркову и других подпольных большевиков к смертной казни. Приговор уже приведен в исполнение.
— А Марина? — с замиранием сердца спросил Виктор.
— Про нее ничего точно не знаю, — уклончиво сказал Колчанов.
Виктор опустил голову.
XIV
После трехдневного отдыха в Воронеже Буденный отдал приказ о наступлении корпуса в направлении Касторная — Курск. Для успешного выполнения этой задачи конному корпусу придавались 12 и 16-я стрелковые дивизии VIII армии.
С рассветом 27 октября десятка два орудий и десятка три станковых пулеметов, расставленных по левому берегу Дона, разом начали обстрел правого берега, где укрепились белогвардейцы.
В кустарниках краснотала, обильно разросшегося по берегу, скапливались кавалерийские полки, готовясь к переправе через Дон.
Белые артиллеристы били по красноталу фугасными снарядами и шрапнелью. От разрывов и осколков река клокотала.
По песчаному берегу с криками и шумом рассыпались молодые солдаты, длинными шестами подбирая из воды оглушенную рыбу.
— Го-го-го! — торжественно размахивал огромным сазаном дюжий детина с белесым чубом. — Бачьте, товарищи, який сазанюка. Вот це будэ обед так вже обед!..
— Гляди, Микола, сам не пойди на обед к рыбам, — предостерегал его красноармеец, выглядывавший из краснотала, словно там он сидел за стальной броней.
— А шо зробишь, як убье? — хладнокровно пожал плечами парень с белокурым чубом. — На то ж воно и смертоубийство, братику…