Чернышев с грустью убеждался, что от всей его бригады теперь оставалось не более четырех-пяти сотен казаков. Возможно, и этих бы не стало, если б они не боялись суровой расплаты в своих станицах и хуторах за те злодеяния, которые творили над большевистски настроенными станичниками и хуторянами…
Угрюмо ехали казаки по занавоженным дорогам, все более и более отдаляясь от родного дома. И рады бы они последовать примеру своих товарищей, сдавшихся в плен, да больно уж страшно было — а вдруг большевики не простят им? И это-то чувство страха и заставляло их на заморенных, уставших лошадях ехать все дальше и дальше на юг, неизвестно куда, в неведомое будущее.
Полковник Чернышев ехал впереди бригады. Вслед за ним мчались начальник штаба, пожилой войсковой старшина, молоденький сотник-адъютант и два казака — ординарцы.
…То и дело приходится обгонять воинские обозы с громоздкой кладью, подводы беженцев, до отказа набитые плачущими детьми, старухами и стариками, зеленые фургоны с красными крестами, наполненные ранеными и больными солдатами.
По обочинам дороги валяются трупы лошадей. Над падалью кружат крылатые хищники…
Поглядывая по сторонам, Чернышев тяжко вздыхает. Куда его нелегкая несет?.. Ведь подходит конец… Неизбежный конец. Теперь уже ни о каком сопротивлении не может быть и речи. На уме лишь одно: спасти свою жизнь…
— Иван Прокофьевич, — прерывает его грустные размышления угрюмый начальник штаба, подъезжая к нему, — в четырнадцатом полку почти все офицеры разбежались… Даже командир полка исчез…
— Гм… — усмехается Чернышев. — Сбежал?
— Наверно.
— Ну и черт с ним! — равнодушно говорит Чернышев. — Скоро все разбегутся… Даже и мы с вами.
Начальник штаба, крутя рыжий ус, некоторое время молчит. Конь его бежит рядом с жеребцом командира бригады.
— Это верно, — наконец говорит он, — но пока хотя бы для видимости надо кого-нибудь из офицеров назначить командиром полка.
— Назначайте.
— Но кого? — вопросительно смотрит на Чернышева начальник штаба.
— Свиридов Максим не сбежал?
— Кажется, нет еще…
— Назначайте его командиром полка.
— Его?! — изумляется начальник штаба. — А удобно это будет? Ведь он еще пока только в чине подъесаула…
— Произведите его в… есаулы… А впрочем, прямо можно в войсковые старшины.
— Вы шутите, господин полковник? — еще более изумляется начальник штаба. — Никто же не утвердит такого производства.
— А какое это имеет значение, — с досадой отмахивается Чернышев. Теперь же все равно некому утверждать… Пусть Свиридов хоть несколько дней пощеголяет в погонах войскового старшины. Жалко, что ли, вам?..
— Ладно, господин полковник, — усмехнулся начальник штаба. — Такое дело, разрешите себя в генералы произвести?
— Валяйте! — смеясь, махнул рукой Чернышев.
— Вызвать ко мне командира пятой сотни четырнадцатого полка подъесаула Свиридова! — обернулся начальник штаба к усатому казаку с серебряной серьгой в левом ухе.
— Слушаюсь, ваше высокоблагородие! — козырнул казак и, привстав на стременах, обернулся, зычно крикнул:
— Подъесаула Свиридова к начальнику штаба бригады — живо!
— Подъесаула Свиридова к начальнику штаба бригады — живо! подхватили сзади голоса.
— Подъесаула Свиридова… — как эхо отзывалось сзади уносясь все дальше и дальше.
Минут через двадцать, обгоняя колонну, к начальнику штаба подскакал на запыхавшейся лошади Максим Свиридов.
— Чего изволили звать, господин войсковой старшина? — отдавая честь, спросил он. — По вашему приказанию подъесаул Свиридов явился.
— Господин Свиридов, — торжественно промолвил начальник штаба. По распоряжению командира бригады полковника Чернышева вы производитесь в чин войскового старшины…
Максим ошалело глянул на него.
— То есть как это понять? — растерянно спросил он.
— А очень просто, — усмехнулся начальник штаба. — Надевайте на себя погоны войскового старшины и чувствуйте себя таковым. А кроме того, командир бригады приказал вам принять полк и вступить в обязанности командира полка…
— Ой, господи! — совсем растерялся Максим. — Неужто все это правда?
— А разве я вас когда-нибудь обманывал?
— Уж не подсмеиваетесь ли вы надо мной? — даже вспотел от волнения Свиридов.
— Да вы что? — сердито закричал начальник штаба. — Какая тут может быть насмешка?.. Мы воюем, а не в бирюльки играем…
Лицо Свиридова порозовело от радости, глаза заискрились.