Вокруг Востропятова группировались надежные большевистски настроенные казаки, на которых можно было положиться в любую минуту. Но таких было мало. Надо было на свою сторону привлечь еще больше полчан, наиболее авторитетных среди казаков, убедить их, что командир полка Хрипунов ввязывает их в авантюру, задуманную Корниловым, которая неминуемо приведет к гибели.
Из наиболее авторитетных в полку казаков был Прохор Ермаков. Востропятову нравился этот честный молодой казак. Он знал, что Прохор грамотен, лучше многих других казаков разбирается в происходящих событиях. И Востропятов в первую очередь решил приблизить его к большевикам.
…Прохор с Востропятовым сдружились крепко. Вахмистр знал много, имел опыт революционной работы. Они часто о многом беседовали. Прохор все больше и больше поддавался влиянию своего друга. Востропятов свел его со своими друзьями-большевиками.
Эта дружба с вахмистром и его товарищами была решающей в жизни Прохора. Он бесповоротно избрал путь революционной борьбы, стал верным помощником Востропятова.
IX
Несмотря на противодействия со стороны большевистски настроенных казаков во главе с вахмистром Востропятовым и Прохором, генералу Хрипунову все же удалось под страхом отдачи под суд заставить казаков погрузиться в вагоны. Теперь уже ни для кого не было секретом, что полк направлялся к Петрограду.
У казаков было подавленное настроение. Для каждого стало понятно, что полк шел туда не для прогулки, а для битвы с революционными войсками, защищающими столицу.
Среди казаков велись по этому поводу оживленные разговоры:
— Ведь генерал же сказал, что он против революции не будет выступать? А вот, оказывается, сбрехал.
— Он и зараз говорит, что супротив революции не пойдет, — отвечали другие. — Он, мол, не супротив революции, а супротив смутьянов, грабителей и жуликов идет. Вот и пойми его.
17 августа вечером первая и вторая сотни были погружены в вагоны и первым эшелоном двинуты по направлению к Минску.
Стояла теплая августовская бархатная ночь. Прохор и Востропятов сидели у распахнутых дверей товарного вагона и вели тихий разговор. Мимо проплывали огоньки сел и деревень. В вагоне, у фонаря, казаки играли в карты.
— Это ведь еще не все, — говорил вахмистр. — Я убежден, что наши атаманцы не будут сражаться против революционных войск. Вот посмотришь, Ермаков, как подойдем к Петрограду, да ежели увидят наши казаки, против кого их посылают класть голову, так сейчас же повернут назад. Класть головы за Корнилова да за таких, как наш генерал, они не будут. Не дураки.
— Больно уж уверенность у тебя большая, вахмистр, — мрачно заметил Прохор. — Ежели б мы одни шли на Петроград, а то ж, я слышал, туда целиком Дикая дивизия идет. Они, брат, не будут разбираться, революционные там войска или еще какие. «Резил башка» — и все.
— Ну, брат, в Дикой дивизии тоже не все дураки, — возражал Востропятов, хотя сомнение вкрадывалось и в его сердце.
— Стыд и срам за наших казаков, — с раздражением проговорил Прохор. Видишь ты, страх на них напал, генерала испугались. Ежели б все дружно выступили, не пойдем, мол, и все… Никто б с места не двинулся.
— Что уж говорить о казаках, — сказал Востропятов, — когда ваши комитетчики — и те перед генералом на задних лапках прыгают, выслуживаются, проклятые… Все они, мерзавцы, как один эсеры да кадеты… Им с нами, большевиками, не по пути…
К ним подошел толстый, грузный казак Скурыгин.
— О чем, станишники, разговор ведете? — спросил он подозрительно.
— Да вот, говорю, погода теплая стоит, — зевнул Востропятов. — У нас, на Дону, теперь вовсю под зябь пашут…
— Это правда, — согласился Скурыгин. — Охота пахануть… Надоела военная служба. Наш батя, бывало, десятин по пятьдесят засевал.
— Ничего себе, — удивился вахмистр. — Вы, стало быть, жили-то богато?
— Да так, ежели поискать, — с самодовольством проговорил Скурыгин, то, пожалуй, богаче-то нас и в станице никого не было. Восемь лошадей имели, шесть пар быков…
В стойле задрались лошади.
— Никак, мой конь? — встрепенулся Скурыгин и бросился разнимать лошадей.
— Кулак проклятый, — прошептал Востропятов. — Ты его, Ермаков, опасайся. Это его к нам нарочно приставили, чтоб надзирал за нами да доносил.
Поговорив еще некоторое время, Прохор и Востропятов улеглись спать.
Ворочаясь с боку на бок, Прохор долго не мог заснуть. Беспокойные думы мучили его. Его омрачало будущее. Он боялся, как бы в самом деле атаманцам не пришлось вступить в бой с революционными войсками под Петроградом… Потом он задремал.