* * *
Хотя до рассвета еще и далеко, но небольшое село Милость Кураки уже живет суматошной жизнью.
В маленьких оконцах нахохлившихся соломенными заснеженными крышами низких хат мерцают огни. По улицам под яростный лай собак с шумом и криком проходят конные Части. Звонко ржут кони. Скрипит морозный снег под санями и телегами обозов...
Ворошилов и Буденный остановились обогреться и отдохнуть в большой, просторной хате. Здесь шумно и весело. Вокруг жарко натопленной печки стоят, грея руки, начдивы, комбриги, военкомы, заскочившие сюда на минуту получить дальнейшие распоряжения. То и дело слышатся взрывы смеха.
- Эй, Мироненко! - кричит весело кто-то. - Что у тебя уши-то мотаются, как у лягавой? Ай, отморозил?..
- Это он их в воде размочил, - отвечает кто-то, смеясь.
Сидящих за столом над картой Ворошилова и Буденного окружила группа командиров.
- Товарищ Ворошилов, объясните, пожалуйста... - задает один вопрос.
- Товарищ Буденный, скажите... - перебивает его второй.
И Ворошилов, и Буденный терпеливо отвечают на каждый вопрос, объясняют задачи, поставленные перед той или другой частью.
На улице вдруг возникает частая ружейная стрельба. Несколько пуль с взвизгом влетают в хату. Кто-то, заскрежетав зубами, простонал.
- Ранили! - крикнул чей-то тонкий голос.
На ходу одеваясь и надевая шапки, все ринулись к дверям, столпившись у порога.
- Спокойствие, товарищи! - закричал Ворошилов. - Спокойствие!.. Без волнения!.. Выходите по одному.
Возня у порога прекратилась. Ворошилов с Буденным вышли из хаты последними. Ординарцы уже держали под уздцы разгоряченных лошадей. Кони взволнованно танцевали, косясь на крики и выстрелы.
- Ну-ну, что ты волнуешься? - похлопал по шее свою Волгу Ворошилов и, коснувшись носком левой ноги стремени, взлетел в седло. Волга ринулась по улице. Буденный на своем Казбеке догнал Ворошилова. Все остальные начдивы, комбриги и военкомы следовали за ними.
Они проехали квартал. То там, то сям по селу вспыхивала трескотня ружейной перестрелки. Серая мгла ночи светлела - начинался мутный рассвет. Где-то кричали "ура".
- В чем все-таки дело? - придерживая кобылу, спросил Ворошилов, оборачиваясь. - Ничего не пойму.
- Может быть, разрешите выяснить? - выдвигаясь из толпы командиров, спросил Прохор, который также только что приехал к Ворошилову по Делу.
- Выясните, товарищ Ермаков, - согласился Ворошилов. - Нам нет, конечно, нужды ехать всем. Мы подождем здесь... Только, прошу вас, будьте осторожны.
- Не беспокойтесь, товарищ Ворошилов, - сказал Прохор. Пришпорив коня, он помчался в темь, туда, где трещали выстрелы.
Но в селе теперь стало спокойно, выстрелы слышались уже где-то вдалеке. Выехав из села, Прохор увидел во мгле рассвета мчавшегося навстречу всадника. Он резко натянул поводья. Жеребец от неожиданности присел на задние ноги.
- Кто? - крикнул Прохор, наставляя наган в сторону неведомого всадника.
- А ты кто? - остановился и тот.
В голосе почудились знакомые нотки.
- Сазон, ты? - неуверенно спросил Прохор.
- Я, а ты кто?
Прохор засмеялся и поехал к нему.
- Что ж, Сазон, не узнаешь? А тож друг...
- О, Прохор Васильевич! - обрадовался Сазон и подскакал к Прохору. Здорово, товарищ военкомдив!
- Здравствуй! Что за стрельба?
- Беляки хотели на нас врасплох напасть. Да номер не прошел... Бросились мы на них в атаку, отогнали... Многих чертей порубали, а многих в плен позабирали... Одного я своего станичного забрал в плен... Помнишь, тогда к тебе приходил-то, Мишка Котов?.. Так вот я его, сволочугу, поймал... Ха-ха!.. Говорит, что среди пленных должны быть еще наши станичные...
- А почему сейчас-то идет стрельба?
- Да это так уж, для острастки, - засмеялся Сазон. - Так вот Котов говорит, что командиром полка у них был Максимка Свиридов... Вот гад!.. Чин у него уже войскового старшины... Ежели не убили, то, может, тоже в плен к нам попал...
- А где пленные? - спросил Прохор.
- А вон ведут, - обернувшись, указал Сазон на бредшую в утренней мгле толпу пленных, конвоируемую конармейцами.
- А ты куда направляешься?
- К товарищу Буденному послан с рапортом, - сказал Сазон.
Он уже намеревался было мчаться, но, заметив выезжавшую из села кавалькаду всадников, остановился.
- Никак, товарищ Буденный?.. - угадывал он. - Он и есть... и товарищ Ворошилов тоже...
Сопровождаемые ординарцами и адъютантами, к Прохору и Сазону подъезжали Ворошилов и Буденный.
- Так что тут происходит, товарищ Ермаков? - спросил Ворошилов.
Прохор рассказал.
- Вот участник атаки, он может вам подробнее рассказать, - указал он на Сазона.
- Я к вам с донесением, товарищ командарм, - козырнул Сазон и передал Буденному пакет.
Прочитав донесение, Буденный спросил, указывая на пленных, уныло бредших по дороге:
- А что это за народ?
- Пленные, товарищ командарм, - ответил Прохор.
- Пленные? - переспросил Ворошилов. - Интересно. Посмотрим.
Они подождали пленных. Буденный пристально вглядывался в лица белогвардейцев.
- Стой! - вдруг поднял он руку.
Колонна пленных остановилась.
- Тут, оказывается, и наши, платовские, есть, - сказал Буденный Ворошилову. - Ей, Ергенов! - крикнул он высокому калмыку в офицерской папахе, прятавшемуся за спины пленных казаков. - Иди-ка сюда!
Калмык испуганно глянул на Буденного и, узнав его, воровато забегал глазами, присел.
- Ну, чего прячешься-то? - повысил голос Буденный. - Говорю, иди сюда!
Калмык, посерев от страха, зябко поежился. Пугливо озираясь на пленных, словно ища у них защиты, он вышел из толпы.
- Эх ты! - окинул его презрительным взглядом Буденный. - Докатился. Что ж с тобой теперь делать, а?
Ергенов молчал, потупив взор.
- А в чем дело, Семен Михайлович? - спросил Ворошилов.
Буденный стал рассказывать о калмыке, о его предательстве.
- Народ доверил ему, - говорил гневно Буденный. - Советская власть доверила ему. Выбрали его членом ревкома Великокняжеского округа, назначили заведовать военным комиссариатом, а он обманул, предал нас. Все оружие, которое находилось в военном комиссариате, сдал белым и сам сбежал к ним... У белых служил... Кем ты, Ергенов, служил?..
- Командиром сотни, - глухо сказал Ергенов.
- Да, это, конечно, предательство, - сказал Ворошилов. - За это надо судить.
Пленные были мрачны и растерянны. Переглядываясь, они настороженно прислушивались к тому, что говорили Ворошилов и Буденный.
- Из какой он семьи? - спросил у Буденного Ворошилов.
- Отец у него был скотовод, - сказал Буденный. - Но наемного труда не имел, сам трудился...
- Да, товарищи, - проговорил громко Ворошилов. - Этот человек за свое предательство и активную службу у белых заслуживает суда военного ревтрибунала, но, принимая во внимание, что он происходит из семьи трудового казака-калмыка, то, я думаю, Семен Михайлович, мы его отпустим домой... Как ваше мнение?
Калмык был поражен таким великодушием. Он изумленно взглянул на Ворошилова, не веря своим ушам. Столько он натворил злого против советской власти, против народа, что, когда попал в плен к красным, уже обрек себя на смерть. Разве он мог предполагать, чтоб его простили?..
- Ты слышал, Ергенов, что сказал представитель Центрального Комитета Коммунистической партии и Советског о правительства товарищ Ворошилов? спросил Буденный. - Тебя прощает советская власть за все твои злодеяния. Как только Платовская станица будет освобождена Красной Армией, можешь идти домой и честно трудиться... В штабе армии тебе выдадут документ.
Калмык упал на колени. Слезы полились по его желто-смуглому лицу.
- Ой, как я виноват!.. Ой, как виноват!.. Советская власть простил меня... Бей меня, плюй меня!.. Я дрянный человек!
Лица у пленных казаков прояснились. В сердце у каждого из них появилась надежда: раз уж такого заядлого преступника, как Ергенов, простили, то их уж, простых казаков, обманутых офицерством, подавно простят и распустят по домам...