* * *
Дорогой Прохор ругал брата:
- Черти тебя дернули выступать перед стариками. Все ж они, проклятые, монархисты. Ежели б я не отпугнул стариков, так они б тебе добре помяли бока...
- Они, дьяволы, злые, пожалуй, и убить могли б, - сказал Сазон.
- Разве ж я думал, что так получится, - удрученно проговорил Виктор. - Мне хотелось рассказать народу правду. Ведь я только что приехал из Петрограда, сам очевидец всех событий... фронтовики попросили меня выступить...
- Попросили, - проворчал Прохор. - Натравили мальчишку, а сами - в кусты... Боюсь, что через тебя отец и в дом меня теперь не пустит...
- Твой отец - не дурак. Не такой, как другие старики, - заметил Сазон. - Что он, не понимает, что ли, что с царем все теперь покончено.
- Дело не в царе. Боюсь, что осерчает он на меня из-за того, что круто обошелся со стариками.
- Так что же, выходит, что ты должон был им своего брата на измывку отдать? - возмутился Сазон. - Он, твой отец, ведь понимающий человек.
- Поглядим, - неуверенно буркнул Прохор.
Войдя в хату, Прохор увидел семью за обедом. Все молча хлебали щи. Прохор понял, что, видимо, до его прихода разговор за столом шел о нем. Он пытливо взглянул на отца. Вид у того был сумрачный. У Прохора защемило сердце. "Так и знал, - подумал он огорченно, - осерчал".
- Гость на порог - хозяину радость, - снимая шапку, проговорил Сазон. - Здорово живете!.. Хлеб да соль!..
- Спасибочко, - приветливо отозвалась Анна Андреевна. - Пожалуйте с нами кушать.
- Благодарствую, - проговорил Сазон. - Зараз пойду домой, наши, небось, тоже ждут обедать.
- Чего ж меня не подождали? - скидая шинель, спросил Прохор.
- Да думали, сынок, что ты не скоро придешь, - виновато проговорила старуха. - Отец вот сказал...
- Чего сказал? - хмуро взглянул на нее Василий Петрович.
Старуха испуганно взглянула на него.
- Да ничего... так это я... Садись, Проша! Садись и ты, Витя, с нами обедать. Ой! - всплеснула она руками. - Боже ты мой! Ты ж весь в крови... Родимый мой, да кто же это тебя так изувечил-то?
- Мать, дай теплой воды, - попросил Прохор. - Я обмою ему рану да обвяжу голову. У меня, кажись, в запасе бинт есть...
Обмыв Виктору рану и завязав голову бинтом, Прохор потянул его к столу:
- Садись обедать, инвалид.
- Теперича такое время настало, - покуривая у двери, проговорил Сазон, - что не токмо на позициях, но и у себя дома, на печи, могут изувечить.
Насупив кустистые с проседью брови, не обращая ни на кого внимания, Василий Петрович по-прежнему ел молча. Он был явно не в духе, и Прохор чувствовал, что в доме назревает скандал. Да и все, видимо, это чувствовали.
Глотнув дыму, Сазон вдруг чему-то засмеялся.
- Вспомнил я зараз такой случай, - ухмыльнулся он. - Однова сидим мы, трое казаков, на позиции, кулеш с салом едим. Только что приехали с разведки, проголодались. А дело-то было весеннее, под вечер. Кругом, стало быть, красота! Травка зеленая, пташки распевают... Около нас болото. Рыбешка играет, лягушки орут да бултыхаются... Едим да родимый Дон вспоминаем, взгрустнулось нам по родной сторонушке... Разговариваем да из котелка уплетаем. Кулеш вкусный получился, горячий, только с костра. "Что, мол, у нас, на Дону, теперь делается?" - говорю я да протягиваю ложку к котелку зачерпнуть, а она, проклятая, как сиганет, да прямо на меня. Да такая здоровенная, нечистый дух, как все едино собака...
- Кто? - нарушив тягостное молчание, расширила от чрезмерного любопытства глаза Надя.
- Ну кто ж, - выпуская из ноздрей клубы дыма, произнес Сазон. Конечное дело, лягушка.
- Ха-ха-ха! - сотрясаясь всем телом, захохотала девушка, расплескивая из ложки борщ по столу.
Василий Петрович сурово посмотрел на дочь, неодобрительно покачал головой. Девушка, взглянув на отца, подавила смех.
- А я их, дьяволов, до смерти боюсь, - продолжал Сазон. - Ринулся я от нее, проклятой, да котелок с кулешом перевернул... Такая досада забрала. Ведь голодные же мы, толечко ложки по две и успели отхлебнуть... Ну что делать, не будешь же кулеш с земли подбирать?.. А один казак, Егор Королев, дурило такой, гутарит: "А почему б и не подобрать кулеш? Не пропадать же ему?" Зачерпнул ложкой с земли и начать жрать. "Ешьте!" говорит. Мы отказались, а он, нечистый дух, весь кулеш с земли подобрал, хрустит на зубах песок, а он жрет.
Смешливая Надя снова фыркнула, зажимая рот руками. Василий Петрович с досадой бросил ложку на стол.
- Совести и стыда у тебя, Сазон, нет. Потерял стыд на войне... Ты ж видишь, мы едим, а ты про гадости разные разговор завел... Ты хоть пакостные побаски рассказываешь, - это еще так-сяк, а вот другой вояка так надумался в стариков из револьвера стрелять... Поганец!
Побледнев, Прохор положил ложку и взглянул на отца.
- Батя, - тихо спросил он, - вы были у правления?
- Ну был, так что?
- А если были, так, значит, видели, что в стариков я не стрелял... Выстрелил я в белый свет, чтоб отпугнуть их.
- Ты ж наставлял в них револьвер?
- А вы видели, для чего я это сделал?
- Ну?
- Ежели б, батя, я им не пригрозил, так они б изувечили Виктора.
Сорвавшись с лавки, старик разгневанно загремел:
- А кой дьявол ему, твоему Виктору, велел не в свое дело нос совать?.. Его ль мужичье дело лезть туда, куда не подобает?
- Дядя, зачем вы меня оскорбляете? - дрожащим голосом произнес Виктор. - Я ведь ничего плохого не сделал...
- Ты, сукин сын, - не отвечая Виктору, снова набросился старик на сына, - вот завтра увихришься на позицию, а я должон тут оставаться. Какими глазами я буду глядеть на стариков, на соседей?.. Приехал долгожданный сынок, набезобразничал тут да и улетает, а я должон моргать глазами перед людьми... Бельтюки твои бесстыжьи!.. Вот что я тебе скажу: уметайся ты зараз же из моего дома, чтоб и духу твоего тут не было. Будь ты проклят!..
- Петрович! - в ужасе вскричала Анна Андреевна, подбегая к мужу. - Да в уме ли ты, сына-то своего проклинаешь?
- На дьявола он сдался, такой сын! - распаление взревел Василий Петрович. - Зреть не могу!
Зарыдав, старуха упала головой на стол. Двое маленьких ребятишек, сидевших за столом, глядя на бабку, заплакали. По розовым щекам Нади поползли слезинки. Она испуганно смотрела то на отца, то на брата, толком еще не понимая, что происходит.
- Значит, батя, прогоняете? - глухо спросил Прохор, вставая.
Старик не ответил сыну и круто повернулся к Виктору:
- И ты чтоб в моем доме больше ни ногой. Понял?.. Хам премерзкий! Казачья земля тебя, мужика, взрастила, вскормила, и ты ж на нее наплевал...
- Дядя, позвольте, - горячо заговорил Виктор. - Я ни на кого не плевал. Я никого даже не обидел... Разве вот только о революции говорил... Так что же тут плохого?
- Про революцию, - передразнил его Василий Петрович. - А что ты смыслишь-то в ней, сопляк?.. Да что мне с тобой тут разговоры вести, уходи, покуда не выгнал.
- Ну уж, дядя, - вскакивая с табурета, негодующе вскрикнул Виктор, такого оскорбления я вам не прощу!.. Никогда!.. Прощай, тетушка!.. Прощайте, Надя, Луша!.. Проша!.. - крикнул он в горницу, куда ушел Прохор. - Когда будешь уезжать, заходи прощаться.
- Ладно, - ответил тот.
- Пойдем, Виктор, провожу тебя, - сказал Сазон, выходя вместе с ним из хаты. - Ну и анчутка ж твой дядя, злющий, как бешеная собака. Я думал он поумнее других, а он, антихрист, оказался дурнее всех...
После ухода Виктора и Меркулова Анна Андреевна, заплаканная и удрученная, вошла в горницу. Увидев, что Прохор укладывает свои вещи в мешок, она беспокойно спросила:
- Никак, собираешься, сынушка?
- Ныне уеду, мамуня.
- Да ты что? - всплеснула она руками. - Как же ты, милушка, без харчей-то поедешь? Я же тебе ничего не успею приготовить. Надо же бурсачиков испечь, курочек пожарить.
- Ничего мне, мать, не надо... Обойдусь.
- Нет уж, милочек, ты на отца-То серчай, а на мать не гневайся... Мать, - заплакала старуха, - готова за тебя жизнь отдать. Ты что же, хочешь, чтобы мать твоя день и ночь слезы лила? Нет уж, родимый мой, не пущу... Не пущу!.. Хоть до завтра останься. Ночь не буду спать, а всего тебе наготовлю. Зараз и тесто замешу... Да и Косте ведь надо гостинца послать... Ты не раздумал к нему заехать-то?
- Заеду, мамуня.
- Ну вот, тем более. Как же ты к нему без гостинца-то материнского приедешь?
Забота матери растрогала Прохора. Он привлек ее седую голову к своей груди, и оба заплакали.
- Ну ладно, мама, останусь до завтра, - лаская ее, проговорил Прохор. - Но только ночевать пойду к дяде... Тут, мать, я больше не могу быть. Ноги моей никогда не будет в этом доме... Обидел меня отец.
- Зря на отца обижаешься, сынок, - печально сказала старуха. Помирись с ним... Отец осерчает, отец и приласкает... Одним словом, родитель... Он могет и отругать, он могет и простить.
- Нет, мамуня, - отрицательно покачал головой Прохор. - Не простит он меня. Да я и прощения у него не буду просить, потому что не виноват перед ним.
- Вот все вы такие, Ермаковы, - укоризненно сказала Анна Андреевна. Упрямые. Ну, смотри, тебя виднее... Коли уж так, - вздохнула она, - иди ночевать к дяде Егору, а мы со снохой ночку не поспим, наготовим тебе и Косте всего. Утречком завтра принесем.
Прохор оделся и, взяв мешок, вышел на кухню. Отец, надев очки, сидел за столом, делая вид, что читает библию. Расцеловав маленьких племянников, потрепав по щеке сестру, Прохор, не взглянув на отца, вышел.
III
Перед отъездом Прохор сказал Виктору:
- Поедем, Виктор, со мной в Ростов. Поживешь неделю-другую у брата Константина, а потом вернешься. К этому времени, глядишь, и старики угомонятся... А то по свежей памяти они тебя где-нибудь и изувечат... Они злые, черти.