Если сходное по смыслу место действительно имелось в бирманской хронике, то оно явно было вписано туда позднее задним числом. Достаточно вспомнить тот факт, что бирманская столица была перенесена обратно из Пегу в Аву только в 1635 г., т. е. семь лет спустя после смерти Анаупхелуна. А «миротворец» Талун, которого так расхваливают бирманские летописцы, в момент убийства брата был занят упорной и кровопролитной войной с шанскими княжествами, граничившими с Бирмой на Севере. Только 16 месяцев спустя, успешно завершив эту войну, он вернулся в Нижнюю Бирму, чтобы потребовать корону [142, с. 192].
Причина гибели Анаупхелуна и перемен в политике его преемников, видимо, была совсем иная. Анаупхелун, как нам представляется, был действительно человеком очень целеустремленным, но отнюдь не фанатиком или оторванным от жизни мечтателем на троне. Он последовательно шел к своей цели, но эта цель с течением времени менялась в зависимости от изменения конкретных обстоятельств. Возможно, он до конца жизни не отказался от своих планов завоевания Сиама, Аракана и других сопредельных государств (например, Лаоса), но он отнюдь не стремился осуществить эти планы любой ценой. Он явно понимал, что при отсутствии сильных союзников стране нужна длительная передышка. Последние 12 лет своего царствования он лично не вел никаких войн (военная авантюра Талуна в северных шанских княжествах была частной инициативой крупного феодала, стремившегося расширить свой удел, и не имела никакого отношения к якобы замышлявшемуся на юге страны походу на Сиам).
Начавшееся с поиска военных союзников установление тесных торговых контактов с рядом европейских и азиатских держав не могло не повлечь за собой нового экономического подъема монского Юга, всегда представлявшего собою наиболее развитую и богатую часть Бирманской державы. Если в 1600 г. разоренная дотла войнами конца XVI в. Нижняя Бирма представляла собою поистине жуткую картину[9], то уже в первые годы правления де Бриту, когда он, желая укорениться в стране, резко снизил норму феодальней эксплуатации[10], Юг начал оживать.
При Анаупхелуне, после краткого периода военных действий, ограничившихся в основном осадой Сириама, Нижняя Бирма 15 лет не видела на своей территории враждующих армий. Иностранные суда, приходящие за рисом, сахаром, тиковым деревом, лаком и знаменитой мартабанской керамикой, а также за товарами Верхней Бирмы, откуда везли рубины, сапфиры и мускус, вновь заполнили южнобирманские порты — это способствовало новому подъему городов — Сириама, Пегу и Мартабана и росту лояльности монских горожан по отношению к бирманскому королю.
В то же время Анаупхелун проявлял заботу и о нуждах крестьянства, ограждая его от произвола и чрезмерной эксплуатации со стороны отдельных феодалов. В 1622 г. он восстановил даже один очень архаический обычай общения со своими подданными: у входа в королевский дворец в Пегу был повешен большой колокол, и каждый обиженный мог прийти и ударить в этот колокол, а король должен был тут же выйти и разобрать жалобу [142, с. 191] (в Сиаме такой же обычай засвидетельствован после социальных потрясений XIII в. [13, с. 42]). Конечно, на практике Анаупхелун не мог заниматься обидами каждого простолюдина (феодалы в колоколе не нуждались, так как встречались с королем на регулярных аудиенциях). Но сам этот жест, несмотря на его явно демагогический характер, не мог не привлечь к королю симпатий народа. Не исключено, что он в то же время вызвал озлобление местных феодалов, что и привело в конечном счете к гибели Анаупхелуна.
Вернемся теперь к событиям мая 1628 г., когда Анаупхелун был убит своим сыном Минрейдиппой [72, с.176]. Сразу после убийства короля министры собрали во дворце ассамблею знати (а она, видимо, состояла в основном из монских феодалов, которыми окружил себя в Пегу Анаупхелун). Ассамблея провозгласила отцеубийцу королем. Брат убитого, Талун, узнал об этих событиях через девять дней и сразу заявил энергичный протест, но королевский двор не принял его во внимание. Мон-ское большинство феодалов, находившихся в Пегу, видимо, было недовольно заигрыванием Анаупхелуна с крестьянами, но их полностью удовлетворяла его политика, обеспечивавшая ведущую роль Юга в Бирманском государстве. А Минрейдиппа готов был продолжать эту политику. Феодалы бирманского происхождения, находившиеся на Юге, попытались силой свергнуть неугодного им кандидата. Источники сообщают о восстании шести губернаторов, которое было быстро подавлено.
Простой народ как в Нижней, так и в Верхней Бирме приветствовал наследника «доброго короля» (о подлинной причине смерти Анаупхелуна ему, следуя традициям восточных дворов, разумеется, не сообщили). Талун же, почти обожествленный феодальными хрониками, был явно очень непопулярен в народе. Об этом свидетельствует хотя бы то, что для подчинения (огнем и мечом) даже коренных бирманских районов Верхней Бирмы ему понадобилось целых 16 месяцев [403, с. 192].
Подступиться к монскому Югу, где население было сильно привязано к памяти Анаупхелуна, ему оказалось не под силу. Тогда Талун решил подорвать власть Минрейдиппы изнутри. Он захватил в качестве заложников семьи верхнебирманских гвардейцев, составлявших личную охрану короля, и, угрожая казнью близких, принудил их произвести переворот и арестовать Минрейдиппу [72, с.176; 142, с. 192].
В сентябре 1629 г. Талун торжественно въехал в Пегу и занял трон. Минрейдиппа и его сторонники, не успевшие бежать, были тут же казнены. Монам сразу же дали понять, что они люди второго сорта, единственное назначение которых — смиренно служить «высшей расе» — бирманцам. По-видимому, тогда же снова начал туго закручиваться пресс государственных налогов и повинностей. Неудивительно, что монские крестьяне ответили на эту политику массовым восстанием. Уже в конце 1620 г. созрел заговор среди податных людей, согнанных на строительство нового монастыря недалеко от Моулмейна (в отличие от Анаупхелуна, Талун был очень богомолен). Восстание началось внезапно, и повстанцы едва не овладели арсеналом, расположенным поблизости. Шанские гвардейцы еле удержали арсенал до подхода правительственных подкреплений. Потерпев эту первую неудачу, повстанцы не пали духом и двинулись к Моулмейну, присоединяя к себе по дороге крестьян из окрестных деревень. Жители Моулмейна (тоже моны в подавляющем большинстве) открыли им городские ворота. Моулмейн стал главной базой восстания, которое охватило огромное пространство. Не обученные военному делу крестьяне, однако, не могли долго продержаться против регулярной армии Талуна. Начались кровавые репрессии. Монов целыми деревнями депортировали в Верхнюю Бирму, где превращали в государственных крепостных [142, с. 348]. Многие тогда решились на отчаянный шаг — бросить свою родину и бежать в Сиам (где моны никогда не подвергались дискриминации) [13, с. 47]. Сильно обеспокоенный этим, Талун направил в Сиам посольство с требованием выдать своих беглых подданных. Правительство короля Прасат Тонга ответило ему категорическим отказом. Это вызвало новую войну Бирмы с Сиамом, ту самую, которой якобы хотели избежать сторонники Талуна. Военные действия длились с декабря 1630 г. по апрель 1632 г., главным образом на территории Чиангмая. Так началось царствование Талуна (1629–1648), прослывшего в позднейших хрониках «миротворцем» [72, с. 176].
Королевство Аракан в первой четверти XVII в
Аракан, отделенный от остальной Бирмы высокими горами, в XVI–XVII вв. был независимым королевством, поэтому история его здесь рассматривается отдельно от истории Верхней и Нижней Бирмы. Экономический и политический расцвет Аракана начался с середины XVI в. и был связан с изменениями, которые произошли в Юго-Восточной Азии после вторжения е нее португальцев. После того как португальцы, захватив Малакку, надолго перерезали основные пути из Индии в Юго-Восточную Азию, Аракан, находившийся ближе всего к Индии к обладавший сильным флотом, взял на себя значительную часть торговли, которая прежде велась между Восточной Индией и западной частью Индокитайского полуострова. Из собственных продуктов Аракан вывозил только некоторые местные ткани, слонов и серебро. Но через перевалы в араканские порты стали поступать продукты из внутренних районов Бирмы и даже из Лаоса, которые потом выгодно сбывались на рынках Индии [137, с. 68].
9
Католический миссионер Бовес, посетивший Нижнюю Бирму в это время, писал: «Печальное зрелище являли берега рек, обсаженные бесконечными рядами фруктовых деревьев, где теперь лежали в развалинах позолоченные храмы и величественные строения. Дороги, поля были усеяны черепами и костями несчастных пегуанцев, убитых или погибших от голода. Тела сбрасывали в реку в таком количестве, что множество трупов преграждало путь кораблям» [138, с. 23].
10
Впрочем, с разоренных монских крестьян в это время вряд ли можно было что-то взять, и даже в последние годы своего правления де Бриту пополнял свою казну главным образом за счет духовенства.