Катя вошла, не понимая, зачем она так срочно понадобилась командиру санроты. Сухов сидел в дальнем углу, около столика, на котором стояли хромированные ящички с хирургическим инструментом. Над столом, перевязывая только что оперированного раненого, возилась Славинская.
— Слушаю вас, Сергей Сергеич.
Сухов обернулся, протянул ей бумажку:
— Вот... Ознакомьтесь, пожалуйста.
Подойдя ближе, Катя взяла у него бумажку, стала читать и сразу поняла, что хочет от нее командир роты. Начальник медсанслужбы бригады предлагал Сухову временно выделить фельдшера в первый мотострелковый батальон взамен выбывшего.
— Вы хотите послать меня? — тихо спросила Катя.
Сухов глядел на нее сквозь очки печальными близорукими глазами.
— Совсем наоборот. Я не хотел бы посылать вас туда, — он говорил тихо, чтоб не слышала Славинская. — Это для вас тяжело. И опасно.
— Это не имеет значения.
— Послушайте меня, — настойчиво и по-прежнему тихо продолжал командир санроты. — Вы меня никогда не убедите в том, что вам там будет легче. Но лучше, вероятно, будет. Иначе я просто не показал бы вам эту бумагу. Если же вы хотите знать мое мнение, то я советую вам остаться здесь. Войне скоро конец. А вы единственная дочь у матери.
— Спасибо за заботу, Сергей Сергеич. Когда надо ехать?
— Вы все-таки решили?
— Да, я решила.
— Жаль. Еще три дня назад там был фельдшер. Я его знал. Не очень далекий парень, немножко болтун... Но то, что положено, он делал неплохо. А седьмого или восьмого, точно не знаю, погиб.
— Не надо меня пугать, — обиженно сказала Катя. — Я не маленькая.
— Это, конечно, верно, вы не маленькая. Но еще и не очень большая. Что ж, поезжайте, если вы считаете, что там для вас будет лучше. Здесь где-то старшина из первого батальона, Никандров. Привозил раненых. Найдите его и поезжайте.
— Спасибо.
— Еще только одну минутку, — остановил ее Сухов. — Начсанбригу я доложу, выписку из приказа и аттестаты пришлем завтра. Но... может быть, вы все-таки подумаете?
— Я хотела сама попроситься у вас в батальон... В любой. И я... Уже не надо больше думать, все обдумано. Так будет лучше.
— Для кого?
— Для всех. И для вас. И для меня.
— И для него?
— Для кого — «для него»?
— Вы знаете, о ком я говорю. Он вернулся. Из госпиталя. Обратно на свое место. Я позавчера видел его... — Сухов встал. — Ну ладно, все! Идите, ищите старшину.
Тихо прикрыв за собой дверь, Катя вышла, и Сухов ощутил в своей душе и облегчение и непроглядную черную пустоту...
Крытая продырявленным брезентом полуторка стояла во дворе около самых ворот. Катя поискала глазами кого-нибудь из людей, еще раз заглянула в пустую кабину. Нигде никого не было.
Квадрат ограниченного высокими зданиями неба посверкивал редкими далекими звездами, отсвечивал заревами пожаров. Из центра Вены слышалась артиллерийская стрельба, изредка доносился клокочущий стук пулеметных очередей.
К машине подошел человек. Пожилой, спокойный, в чуть великоватой пилотке, со старшинскими погонами на плечах, в аккуратно и туго подпоясанной шинели.
— Вам кого, дочка?
Катя обернулась:
— Здесь где-то старшина первого батальона... Кажется, Никаноров.
— Это я и есть, — устало улыбнулся старшина, поглаживая усы. — Только не Никаноров, а Никандров.
— Извините, перепутала.
— Ничего, ничего... Это вы к нам едете? Мне капитан Сухов сказал, что фельдшерицу посылают,
— Я.
— Ну, собирайтесь. Я-то готов.
— Я быстренько. Вы подождете?
— Ну конечно.
Катя скрылась, убежав через двор к дверям полуподвального этажа, в котором размещалась санрота.
«Совсем девчонка, — глядя ей вслед, подумал Никандров. — Видать, не старше моей Ольки. Не воевать бы ей, а в институте учиться... »
Он достал сигарету, закурил, отплевывая прилипшие к губам волокна табака.
В противоположном краю двора послышался шум шагов, негромкие голоса. К машине подошли трое — та самая девочка, что должна была ехать, солидная полная женщина в белом халате и капитан Сухов.
— До свиданья, Катерина Васильевна, — очень официально и очень спокойно сказал командир санроты. — Счастливо и хорошо служить на новом месте!
Полная женщина всхлипнула:
— Ты там осторожней, Катюша! Не лезь куда не надо, поняла?
— Понятно, понятно!.. До свиданья, Клавдия Николаевна!.. До свиданья, товарищ гвардии капитан!..
Катя пошла было к заднему борту кузова, но Никандров остановил ее:
— В кабину садитесь, Катерина Васильевна. Вместе поедем. Шофера моего утром малость зацепило, так вот я теперь, пока нового дадут, сам баранку верчу, — Он повернулся к Сухову и Славинской: — Счастливо оставаться!
Никандров не очень уверенно развернул свою полуторку и осторожно выехал через узкие ворота. Впереди, за треснувшим в углу ветровым стеклом, лежала пустынная темная улица. Громады домов кое-где с белыми флагами в окнах и на балконах стояли по ее сторонам безмолвно и тяжело, а в глубине улицы, на фоне далекого зарева, чернела высокая стрельчатая башня кирхи.
— Тут недалеко, — объезжая разбитую легковую машину, сказал Никандров.
— Мы не заблудимся?
— Да уж как-нибудь! Постараемся не заплутать, — чувствовалось, что старшина под усами усмехнулся.
Улица перешла в широкую площадь, которую в это время пересекала разрозненная колонна пехотинцев.
— Вот свернем сейчас направо, — сказал Никандров, притормаживая, чтобы пропустить эту колонну, — и попадем прямо по назначению, к штабу батальона. — Он говорил так, словно рассказывал сказку маленькой девочке. — Батальон наш не воюет, все тихо, мирно... Я уезжал с этой партией раненых, как раз приказ пришел выходить во второй эшелон, на ночной отдых. Нашей бригаде повезло — воюем днем, а ночью отдохнуть дают.
Колонна пехоты прошла, и старшина, проехав через площадь, свернул направо, в узкую и темную улицу, застроенную высокими, почти совершенно уцелевшими домами. Орудийные выстрелы, казалось, стали раздаваться ближе, несколько мин подряд упали неподалеку, на соседней улице или во дворах домов.
Катя поежилась.
— Тут обстреливают...
— Далеко бьют, — успокоил ее Никандров. — Ночью всякий звук слышней. Да еще сыровато. Да это самое... эхо. Улицы пустые, гремит, извините за выражение, как в бане. — Он помолчал, потом участливо, с доброй усмешкой в голосе спросил: — Тяжеловато служить-то?
— По-всякому бывает.
Это точно, по-всякому. Не обижают? Солдат, он народ отчаянный, побаловать любит. И грех вроде, а когда подумаешь — каждый день человек со смертью в жмурки играет. Кто кого скорей ухватит. Д-да... У меня вот дочка вроде тебя, с октября двадцать второй пошел. Тоже воюет где-то. Радистка. И очень я беспокоюсь за нее. Чего греха таить, есть среди вашей сестры такие, что об завтрашнем дне и думки не имеют, только б сегодня вволю повеселиться да погулять с кем попало. Я собственными глазами наблюдал. И неоднократно,
— Есть и такие, это правда, —согласилась Катя, не отрывая взгляда от тускло поблескивающей булыжной мостовой, по которой они ехали.
— Вот и боюсь, как бы Ольгу мою такие барышни па кривую дорожку не столкнули. Как говорится-то? С кем поведешься, от того и наберешься.
— От самого человека тоже многое зависит!
— Правильно. И еще от тех, кто ему друг-приятель. Один поможет, на краю подхватит, а другой — обратно. Сам падает и других за собой тянет. — Старшина вдруг круто притормозил, нетерпеливо, ищуще поглядел через переднее стекло вверх, потом приоткрыл со своей стороны дверцу кабины, привстал, осмотрелся. — Кажись, приехали. Только что-то я ничего не пойму. Как-то уж тихо очень. — Он торопливо вылез из кабины, негромко позвал: — Часовой!
— Кто там? В чем дело? — послышалось откуда-то из темноты.
— Да это я, старшина... А это кто, Рыбаков, что ль?
— Рыбаков! — весело подтвердил часовой. — Приехали, товарищ гвардии старшина?
— Прибыл. А что штаб-то? Вроде снялся?