Виктор спал, закинув руки за голову. Рядом, на полу, валялась какая-то потрепанная книжка без обложки: он, видимо выронил её, засыпая. Полковник поднял книжку, положил на стол, снова подошёл к сыну, всматриваясь в его знакомое и незнакомое лицо. Это, действительно, был он и не он. В нем ещё оставалось что-то от прежнего далёкого Витьки, уехавшего после десятилетки в танковое училище, и в нем уже было много нового — такого, что может оставить после себя только война. А вот шрам крученая фиолетово-красная ниточка наискосок, протянувшаяся по правой щеке до самого уха. И вот ...Несколько завившихся седых волосков на правом виске. В двадцать четыре-то года!..
Словно почувствовав на себе этот немигающий — и радостный и горестный взгляд отца, Виктор зашевелился, открыл глаза, снова закрыл их, потом опять открыл. Узнав, кто стоит над ним, смущенно улыбнулся и сел на диване, взлохмаченный и еще не проснувшийся.
—Спал, Витёк?
Ни тот, ни другой не заметили странности и ненужности этого вопроса.
— Да вот... Задремалось. Ты давно приехал?
—Только что. Ну... здравствуй, Витёк!
Бросив полушубок на койку, командир бригады сел рядом с сыном, посмотрел на него сбоку:
— Как твои дела?
— Воюем потихоньку. Теперь вот получил назначение в девятый танковый... Хороший полк?
— Отличный полк!
— Когда на передовую?
— Дела покажут. Но денька два-три вы еще, наверно, простоите.— Командир бригады потянулся к карману полушубка за папиросами: — Куришь?
— Научился.— Виктор взял папиросу, помял ее.— Еще в сорок первом начал, когда под Киевом отступали.
— Ты был ранен?
— Так, пустяки. Я даже не стал писать тебе. По щеке царапнуло. Второй раз уже в этом году, в апреле. Правую ногу зацепило.— Прикурив, он погасил спичку, бросил ее в пепельницу.— Но, как видишь, без всяких осложнений...
В дверь деликатно постучали. Ординарец принес из штабной офицерской столовой обед на двоих и что-то еще — в вещевом мешке.
— Начпрод приказал передать, товарищ гвардии полковник,— сказал он, доставая из мешка бутылку трофейного коньяку, две плитки шоколада и банку консервированных мандаринов.— По случаю, значит, приезда капитана...
Ординарец расставил все на столе, принес из коридора ложки, вилки и нож, спросил разрешения идти.
— Да, да, идите.— Командир бригады взял сына за локоть: — Будем обедать?
Штопором перочинного ножа он открыл бутылку, налил коньяк в граненые стаканы — немногим больше четверти:
— За встречу, Витёк! За счастливое будущее!
Виктор только теперь заметил, как постарел отец: он привык видеть его глаза ясными, чаще — ласковыми, реже — жесткими, но всегда-всегда ясными, и теперь не узнавал их.
—Постарел я? — спросил командир бригады, догадавшись, о чем думал сын.
— Есть немного. Время-то идет,
— Время идет...
Огонек спички задрожал в его руке и погас. Он зажег вторую, прикурил и долго смотрел на догорающее пламя. Виктор сделал вид, что не заметил тоски, которой был полон внезапно остановившийся взгляд отца.
— Время идет,— повторил командир бригады.— А я до сих пор так и не сумел ничего выяснить. Из горкома партии мне ответили, что дом, где мы жили, разбомбили в ту же ночь. В первую ночь... Когда меня вызвали в полк по тревоге. Ни о маме, ни о Лиде ничего не известно. Одно знаю твердо: с семьями комсостава они не эвакуировались... И ты не писал мне почти год.
В этих словах Виктор услышал упрек и опустил голову: он, действительно, виноват перед этим седым усталым человеком — своим отцом, который с первого дня войны не знал, что стало с женой и дочерью, и так редко получал весточки от сына.
— Я очень боюсь, что они погибли. Или еще хуже: их могли увезти в Германию.
— Да, это еще хуже,— кивнул Виктор, отодвигая от себя стакан.
— Если рассуждать логически, они могли найти нас — тебя или меня... Запросить Москву, главное управление кадров — и все. Им бы ответили, дали номер полевой почты...
Это же очень просто...
— Ты прав, очень просто...
В начале восьмого Виктор поднялся: надо было ехать в полк. Отец помог ему уложить вещмешок, подал шинель. Оба они понимали, что самое страшное сейчас — поддаться настроению разлуки. Поэтому Виктор, нахлобучив ушанку и застегнув пряжку ремня, весело вытянулся по стойке «смирно»:
—Товарищ полковник! Разрешите отбыть к новому месту службы?