— Сержант Авдошин! Принимайте взвод!
— Есть!
Подготовиться и атаке высоты. Сигнал — красная ракета.
6
Гоциридзе встретил Виктора Мазникова неожиданно грубоватым вопросом:
— Ну как, вояка, «тридцатьчетверку» хорошо знаешь?
— Все время на ней.
— Курсы кончал или что?
— Нормальное танковое.
— Член партии?
— С января сорок третьего.
Командир полка поднялся из-за стола, достал папиросу, постучал мундштуком по крышке коробки:
— Ладно. Завтра с утра принимай роту у лейтенанта Снегиря. Приказом отдадим.
— Есть! Разрешите быть свободным?
— Постой. Не все.
Невысокий, худощавый, легкий, в потертом кителе, на котором посверкивала только Золотая Звездочка, Гоциридзе сделал по комнате несколько шагов, отрывисто и резко говоря:
— Запомни, капитан, нытиков не терплю. Любителей этого самого,— остановившись и через плечо глядя Мазникову в лицо, он пощелкал пальцем по шее,— тоже. Приказываю один раз. Героев не забываю. В роте держать образцовый порядок и дисциплину.
Командир полка наклонил голову набок и прищурил глаза .Виктор попытался, но так и не смог определить их цвет. Сейчас они показались ему непроглядно-черными и холодными. «Дядя, видать, с характером!»
— И последнее,— вдруг улыбнувшись, добавил Гоциридзе: — Полчаса назад мне звонил твой отец, Но то, что ты сын командира бригады, для меня не имеет никакого значения. Вернее, имеет,— тут же поправился он.— Спрашивать буду строже. Понял? Вот так, дорогой. А теперь иди ужинать. И до утра отдыхай.
Ужинать Виктор не пошел — решил сразу же разыскать «свою» первую роту. Связной из штаба полка привел его в длинный сарай на соседней улице. Здесь было дымно и жарко. У колченогого стола, близко пододвинув к себе лампу из стреляной гильзы, сидел лейтенант-танкист и что-то читал, иногда пошевеливая губами. Человека три, прямо в комбинезонах, но без сапог, накрывшись шинелями, спали на разбросанных по полу перинах. Неподалеку от двери уютно и весело потрескивала железная танковая печка.
— Первая? — спросил Виктор с порога.
— Первая.
— Значит, порядок! — он подошел ближе и протянул лейтенанту руку.— Мазников, командир роты.
— Тогда точно — порядок!
— А вы — Снегирь?
— Он самый, товарищ гвардии капитан!
Снегирь был веселым и разговорчивым. За десять минут он успел выложить Мазникову все свои заботы. Перелистывая тетрадку, перебирая какие-то квитанции, накладные, списки, Снегирь долго говорил о ротном хозяйстве, свалившемся на его голову, и по всему было видно, что он очень рад прибывшей наконец замене.
Но Мазникову от всего этого стало скучно. Неяркий свет и душная теплынь разморили его. Виновато улыбнувшись, он не выдержал и положил руку на плечо Снегирю:
— Давайте мы это дело отложим до утра, а? Я бы где-нибудь сейчас прилег. Намотался, пока сюда дополз.
Сбросив шинель, ушанку и ремень, он разулся и лег туда, где на полу среди матрацев и перин было свободное место.
Часам к десяти (Виктор случайно проснулся в это время) в сарае уже было полно народу. Пришли откуда-то офицеры, собирались экипажи. Дверь часто открывалась и закрывалась, и по полу тянуло морозным холодком. Со стороны передовой доносился тяжелый, почти непрерывный гул.
Один из вошедших, его называли Овчаровым, хрипло сказал:
— Ну, на Дунае началось... Слышите?
— Костя Казачков приедет, расскажет.
— Он разве там?
— Там. Час назад поехал с Гоциридзе.
— А зачем?
— На экскурсию.
— Я серьезно.
— Думаю — уточнить маршрут. Зимовать же мы тут не будем.
— Это точно, зимовать не будем...
Потом кто-то предложил завести патефон. Зашипела притупившаяся иголка, и песня сразу, широкая, грустная, как воспоминание, заполнила собой все. Казалось, раздвинулись стены сарая и сюда, в затемненную, затерявшуюся среди снегом маленькую мадьярскую деревушку, ночные ветры принесли с далеких русских равнин едва ощутимый запах лугов, прохладу, плывущую с реки, горький аромат полевых цветов.
Когда песня кончилась, кто-то простуженным, осипшим голосом попросил;
— Поставь ещё раз.
— Да нехай лучче лейтенант споет!
— Точно!
— Спой, Снегирек!..
Патефон захлопнули. Снегирь полез под стол и, улыбаясь, достал оттуда аккордеон в исцарапанном, обглоданном на углах футляре, с ним, как после узнал Мазников, он пришел в полк еще во время боев под Запорожьем, с ним собирался возвращаться домой, в «ридну» свою Полтаву.