Старшина сидел напротив Талащенко и улыбался в огненные усы, как улыбается отец, доставивший какую-нибудь радость своим детям. Заметив вошедшего Краснова, он степенно поднялся, отдал честь.
— Здравствуйте, Никандров,— сказал замполит.— А газеты и письма привезли?
— Товарищ гвардии капитан! — укоризненно посмотрел на него старшина.— Вы ж сначала покушайте! Почти ж двое суток вот так сидите!..
— А его хлебом не корми, только газеты дай,— беззлобно пошутил Талащенко.
Покачав головой, Никандров отошел в темноту к двери и, вернувшись, положил на стол влажный сверток, крест-накрест перехваченный разлохматившимся шпагатом. Краснов попросил у Саши нож, распаковал газеты. Потом кивнул на хлеб, консервы, колбасу.
— Как насчет этого в ротах?
— Старшины, товарищ гвардии капитан, уже получают. Карпенко на берегу выдаст,
Награждению Улыбочки орденом Красной Звезды Авдошин обрадовался больше, чем собственной награде. Он как-то сразу по-братски полюбил этого тихого исполнительного солдата, почти еще мальчика.
— Законно, законно, товарищ гвардии старшина! — сказал помкомвзвода Добродееву.— По заслугам! Наш Ваня Ласточкин — герой... Итог-то, выходит, какой? Звездочка плюс «Отвага»!
— «Отвагу»-то за что отхватил? — спросил кто-то.
— За склад,— обернулся на голос Улыбочка.— В отряде я был, в партизанском. Два года почти. Диверсионная группа...
— Ты гляди! А не скажешь!..
Добродеев поинтересовался:
— За какой склад?
— Бензиновый... Бочек сто у фрицев было. При аэродроме. Мы с Кузьмой Гаврилычем Бондаренко подпалили. За это и медаль выдали.
— Авдошин! — крикнули за поворотом траншеи: — Начальство к телефону требует.
Помкомвзвода вернулся очень быстро и сразу же вызвал Бухалова, Улыбочку и еще двух солдат:
— Вот что, гвардия,— срочное дело. Вытряхайте сидора — пойдете за продуктами.
Бухалов, давно прикончивший свой энзе, мгновенно оживился:
— Где получать?
— На берегу, в районе минометной. Старшина Никандров прибыл. Принесете сюда. Да смотрите, того... спецпаек не забудьте.
— Не беспокойтесь, товарищ гвардии сержант! Доставим!
К излому траншеи, в котором обосновался Авдошин, стали без приглашения стекаться солдаты, а когда вернулись Бухалов и его помощники, здесь толкался почти весь взвод, кроме тех, кто был в боевом охранении.
— Командиры отделений пусть останутся. И по одному человеку с ними,— скомандовал Авдошин.— Остальные — по местам. Все получите. А так — беспорядок!..
Солдаты, ходившие за продуктами, кряхтя, сняли со спин вещевые мешки, а Ласточкин достал еще откуда-то из-под полушубка связку писем, которые Никандров заранее рассортировал по взводам.
— Голиков! Ну-ка посвети малость.
Помкомвавода стал выдавать консервы, хлеб, махорку, колбасу и почти тотчас же в окопах началась веселая работа: заскрежетали по жести консервных банок ножи, загремели котелки и фляжки.
— Кто меняется: сто грамм на колбасу? Не глядя.
Авдошин узнал голос Улыбочки, спросил:
— Сто грамм отдаешь?
— Ага!
— Выпей сам, обогрейся!
— Да не люблю я!
— Ну, давай, раз так.
Помкомвзвода раздал продукты последнему отделению, обнаружил у себя остатки, нахмурился.
— И на убитых старшина выписал. Н-да... А им уже ничего не требуется. Эх, жизнь солдатская! Нынче здесь, завтра там.— Он помолчал минуту.— Ну что ж, помянем наших братьев-товарищей наркомовской стопочкой. Вечная им память!
9
Костя Казачков, исчезнувший куда-то сразу после обеда, появился в сарае, занятом ротой Мазникова, только часов в семь вечера.
— Пошли в медсанбат! — с порога начал он.— Кино будет.
— Тебе Гоциридзе даст медсанбат!
— Гоциридзе только что уехал.
— Далеко?
— В бригаду вызвали.
— Ну, хлопцы, мы, кажись, отзагорали,— сказал Снегирь.
Казачков подсел к столу, тронул Мазникова за плечо.
— Пошли, комбриг? — он уже успел разузнать, что Виктор —- сын командира бригады, и теперь в шутку называл его «комбригом»,— Пошли! Какую девочку тебе покажу! — Казачков даже зажмурился от удовольствия.
— А какая картина, товарищ гвардии капитан? — спросили из угла.
— Картиночка по обстановке — «Фронтовые подруги».— Казачков опять тронул Виктора за плечо.—Ну, пошли?
Мазников тряхнул головой и, хлопнув ладонью по столу, встал.
— Э! Пошли! Переправимся — там по скоро посмотрим.
Медсанбат размещался на соседней улице в большом двухэтажном доме, принадлежавшем раньше, как объяснил товарищам знавший все Казачков, венгерскому помещику, сбежавшему при подходе советских войск. Наверху жили врачи, сестры и санитарки и были оборудованы палаты для «ходячих» раненых, внизу находились палаты для остальных, операционная, аптека. Здесь же, в большом зале со сверкающим паркетным полом была столовая, в которой иногда по вечерам раненым и работникам медсанбата показывали кино.